В литературе много жанров, В каждом направлении есть свои основатели и кумиры, знаменитости и начинающие авторы. Этот мир разнообразен, и в нем нашла свою тропинку автор стихов и прозы Вера Котикова. Специального литературного образования у Веры Александровны нет, стихи рождаются в ее сердце. Первые пробы пера нашли отклик в сердцах ее слушателей. Ее поэзия народна по своей сути. Она пришлась по душе жителям российской глубинки. В ней - тихая прелесть псковской природы, вообще милая родная сторонка, глубоко любимая автором, занимает особое место в ее творчестве. Ее стихи лиричны и музыкальны. Незатейливые строки трогают за душу и легко ложатся на музыку. В творческом «багаже» Веры Александровны немало романсов и песен о родине.
Эта тема нашла отражение и в ее прозе. Например, воспоминания о детстве в голодную военную пору поражают своей точностью, жизненностью образов, захватывают от первой до последней страницы.
      Не чужда автору и тема любви. Это чувство не имеет возраста и границ. В своих стихах Вера Котикова делится с читателем сокровенным, глубоко пережитым, тем самым приглашая поклонников своего творчества к откровенному разговору. Есть у нее, чем порадовать читателя, есть повод и для грусти. Ее волнует тема обнищания и опустения русских деревень, бедности.
     Стихи Веры Котиковой не раз публиковались на страницах районной газеты и всегда находили отклик у читателей. Ее творческий потенциал велик, и на достигнутом она не останавливается, а почитатели таланта с нетерпением ждут ее новых произведений. Этот сборник порадует всех, кто знаком с творчеством этого автора. И, возможно, она обретет новых поклонников. Пожелаем ей успехов на тернистом литературном поприще.

Л. Трофимова, журналист.

***
Я Родину стихами обнимаю.
  Как можно без нее на свете жить?
  И песни ей красивые слагаю,
  Хочу о ней красиво говорить.

  И Родину, и мать объединяю
  И равно их за все боготворю.
  А Родину, как мать, не выбираю,
  Какая есть, такую и люблю.

  И я всегда в поклоне перед нею.
  Люблю ее святую красоту.
  И перед богом я благоговею
  За то, что дал мне Родину мою.

02.02.2006 г.

*****
Над моей Россией грозы прогремели,
  Над моей Россией снова тишина.
  На ее просторах свадьбы зашумели,
  Матерью счастливой смотрится она.

  И над нею солнце, голубое небо,
Радуга целует Родину мою.
Ей бы только нивы с благодатным хлебом,
И сынов любимых не терять в бою.

  Пусть все так и будет, много ли ей надо?
Пусть над ней колдует зоревая гладь.
Жизни что во благо, будет она рада,
Все добро с поклоном станет принимать.

2002 год

Родина.

Родина милая, многострадальная,
Как же тебя не обнять?
Песней, стихом ли, моя ты желанная,
К сердцу тебя не прижать.

 Нежный рассвет и закаты красивые,
Белых берез хоровод,
И вы склонились в поклоне счастливые,
Смотрятся в зеркало вод.

 В росной накидке трава серебристая,
Звонкий в кустах соловей.
Белая ночь, как красотка душистая,
С черточкой лунных бровей.

 Нежная, нежная, незаменимая
Тихая радость моя.
И от тебя, моя Родина милая,
Не отрекусь я любя.

2002 год

Россия.

И кто сказал – Россия на коленях?
Моей России сил не занимать.
Меняет шаг, чтоб дальше без сомнений
Она могла уверенно шагать.

Во все века победною походкой
Преграды все сметала на пути.
Во все века судьба была не легкой,
Но с богом все смогла перенести.

Она скорбит и станет на колени,
Когда своих теряет сыновей.
И все они из разных поколений,
Но горе ее делает сильней.

Горжусь тобой, живи, живи, Россия!
А сил тебе не надо занимать.
Как женщина в расцвете, ты красива
И дорога, как ласковая мать

*****

Россия, ты моя, Россия,
Тебя бывает не понять
Несешься тройкой ты красивой,
Легка божественная стать.

 И вдруг лебедкой тихой, милой
С тяжелым грузом на крылах.
Его несешь с у***й силой
К тому же с песней на устах.

А я молю, прошу у бога
Помочь тебе в твоем пути.
Тебе судьбой дана дорога,
Лети, крылатая, лети!

*****

  Мне с тобою никак не расстаться,
Хоть уехать пыталась не раз.
Не уйти, не могу оторваться
От озерных и ласковых глаз.

  Не нашлось мне такого местечка,
  Где бы радостно было душе.
  Моя Псковщина, ты бесконечно
  Тихой песней манила к себе.

  Много мест интересных, красивых.
  Твоих нету роднее полей,
  И в лесах твоих, Псковщина, милых
  По-другому поет соловей.

Край березовый милого детства,
Мне светился всегда маяком.
И с рожденья пришел по наследству,
С материнским пришел молоком.

                                                                                      2003 год
 Дом родной.

Дом родной – начало жизни,
Моя крепкая броня.
Я ушла дорогой ближней,
Чувства добрые храня.

 Детство в том осталось доме,
Сказки водят хоровод.
Там в далеком окаеме
Зорька нежная живет.

В поле пахнет спелой рожью,
Мята дарит аромат.
И бегут по придорожью
Стайки маленьких маслят.

 Дом родной, такой он звонный,
 Счастья сердцу не забыть.
 Дом годами отдаленный,
 Продолжает в сердце жить.

2005 год.

Неперспективная.

Я жалею по-прежнему,
Деревенька, тебя,
Где по полюшку снежному
Моя юность прошла.

  За калиткой скрипучею
Клен-ровесник стоял,
И за ближнею кручею
Бор-красавец вздыхал.

  Низкий домик со ставнями,
Палисад под окном,
Песни девичьи славные
Под гармонь вечерком.

  Стала полем огромным ты,
Васильковая синь.
Иван-чай расстелил ковры,
У дороги полынь.

Ты пропала, ты сгинула,
Деревенька моя,
Но меня не покинула
Боль и радость твоя.

  2002 год.

Улица.

 Наша улица такая:
Все красивые дома,
И от края, и до края
Частоколов бахрома.

 Дом пониже, дом повыше
Полон он своих забот.
Здесь под каждой этой крышей
Всяк по-своему живет.

 А дома наши с цветами,
 И с малиной огород,
И с рябиною местами
Наша улица живет.

Тишь на улице и пряный
Всюду летний аромат,
И работает упрямый
В парке дятел-автомат.

 И дороженька не тряска,
 Вот такая благодать.
 Наша улица, как сказка,
 Не могу о ней молчать.

Райский уголок.

Красивый и сказочно чудный
На Псковщине есть уголок,
Спокойный и весь изумрудный
Былинный седой старичок.

  Смолистые запахи ветер
Разносит и дарит полям.
Закатными красками вечер
Навстречу спешит облакам.

  И ветры шумят в непогоду,
И псковский смешит говорок.
Петляя по Козьему броду,
Болотный течет ручеек.

  Ручей превращается в реку.
  Великой назвали ее,
  Знакома варягу и греку,
  В историю это вошло.

  Понравится край за приветы,
Душевный зажжет огонек.
Живет сохраняя заветы
Наш райский святой уголок.

01.10.2002 г.

Родовая лестница.

 В чистом полюшке туман
И тропа заметная.
Приглашает в балаган
Рощица заветная.

 Бор сосновый, у воды
 Травы там болотные.
 Там и черти-шептуны,
 И русалки модные.

 Детство бегает в полях,
 В рожь густую прячется,
 Тонет в травах-пупырях
 И, резвясь, дурачится.

 Этот край, что у воды –
Родина - кудесница.
Жили здесь мои деды –
Родовая лестница.

2005 год.

Дом у дороги.

Дом у дороги, резные окошки,
Роща напротив из белых берез.
Дом окружили рябины – подружки
И в палисаднике кустики роз.

  Нежная зорька будила всех в доме,
  В роще о чем-то шумели дрозды.
  Русская печка кормила так вкусно,
  Разве забудешь печные блины?

  Эта картина до боли знакома.
  Ночью будил бестолковый петух.
  Все изменилось у этого дома,
  Ивушка только роняет свой пух.

В доме когда-то резвилась гармошка,
Слышалась песня и девичий смех.
Люди ушли по родимой дорожке,
Город на жительство принял их всех.

Плачет деревня и дом у дороги.
Он зарастает высокой травой,
Но не сдается. В мольбе и тревоге
Всех приглашает вернуться домой.

21.03.2004 г.

Злое время.

 Полюшко туманами умытое.
 Не шумят колосьями хлеба.
 И лежишь ты всеми позабытое,
 Корчится в мученьях худоба.

 Нет деревни, что тебя лелеяла.
 На пустых подворьях лебеда.
 Злое время, что с деревней сделало
 Всюду бродят пьянство и беда.

 Мы живем в тревожном ожидании,
Что придет когда-то благодать.
Только без труда, одним желанием
Нам Россию нашу не поднять.

22.01.2006 г.

Родное.

Сколько зим пролетело и лет,
И времен не удержишь теченье,
А милее, чем Родина, нет,
С первым громом и ливнем весенним.

  И прохлада озер голубых,
И черемухи белой кипенье,
И до боли знакомых, родных,
Соловьев моих милое пенье.

  Вот цветет небосвод надо мной,
Синь свою василькам посылает,
Зной июльский полынью-травой
Сердце сладкой горчинкой ласкает.

  Мне не надо заморских краев,
  В них услада не наша – чужая.
  Нет вкуснее родных пирогов,
  И водица в России святая.

 Праздник Победы.

 И рвутся меха у гармошки,
И свист, и рыданья, и пляс.
До самого неба пилотки
Солдаты бросают не раз.

 -Победа, Победа, Победа!-
Звучит в перезвоне наград.
-Ура долетает до неба,
Солдата целует солдат.

 … Шли годы, сменялись годами,
 Седая метет круговерть
 И нет матерей уже с нами,
 В сыновью не веривших смерть.

 Уже шестьдесят звонких маев
 Победной прошли чередой.
 Опять этот праздник встречаем
 И с радостью, и со слезой.

 Военные формы надеты,
 Приколоты планки наград.
 И песни военные спеты,
 И залпы салюта звучат.

 В гирляндах цветов обелиски,
 Березы над ними шумят,
 И взглядом ласкаем мы списки
 Навечно уснувших солдат.

15.04.2005 г.

Бабы.

Разминировано поле,
  И с лопатой, так сказать,
  Вышли бабы поневоле
  Целину войны копать.

  Идут тихо, как старушки.
  С голодухи дрожь в ногах.
  Им бы хлеба по горбушке,
  Сила была бы в руках.

  Пласт отрежут и кромсают,
Чтоб ровнее в землю лег.
Пот платками вытирают,
Трудным метрам зная счет.

Дарья в обморок упала.
Ах, подруженька, держись!
Хлеба вырастим немало,
И другая будет жизнь.

Мужики придут к нам с фронта.
Нам еще рожать, рожать ….
Пошутили чуть для понта,
Снова начали копать.

Память.

 Снова ищем мы танки,
Что в болотах лежат.
Снова ищем останки
Тех, пропавших солдат.

 Долго ждали их вдовы,
Их не встретила мать.
Наша память их снова
Хочет всех отыскать.

 Тот погиб под Москвою,
Тот на Курской дуге.
И взорвал он собою
Грозный танк на заре.

Сколько надо надежды
Жизнью так дорожить,
Чтобы танку однажды
Собой путь преградить.

Они – русская слава,
Наша гордость и честь.
Так в Союзе бывало
И в России так есть.

Если вдруг со страною
Вновь случится беда,
Как тогда, под Москвою,
Не пропустят врага.

20.04.2005 г.

*****
Птицы с юга прилетели –
Воздух Родины милей.
И счастливые запели
Гимны Родины своей.

  Малый отдых с перелета.
Строй гнездо да поскорей.
И отыскивают что-то
Средь сухих осокорей.

  Что ж не мило им, на юге
Много света и тепла.
Чем же Родина-подруга
Всех домой их позвала?

Если все легко дается,
Мало требует труда –
Все обычным остается,
Не запомнишь на года.

Край родной недаром снился.
Здесь работушки сполна.
Где родился – там сгодился
Это мудрые слова.

12.04.2006 г.

Кукушкины рассветы.

 В полях свежо, кукушкины рассветы,
 Уже алеет дальний окаем.
 Милее нет для сердца, чем приветы
 Родных берез, кричащих обо всем.

 Трава в росе, знакомый перекресток
Дорогой вдаль от дома уводил.
Казалось, в жизни все так будет просто-
Родной мой край меня благословил.

 Забыть нельзя, с кем сердце было вместе,
Родного дома пламенный привет,
И не везде, а только в этом месте
Моя душа оставила свой след.

 В полях свежо, кукушкины закаты,
Давно прошли дареные года.
В моей реке шумит на перекатах
Святая, как и Родина, вода.

                                           25.02.2006 г.

Журавли.

С прощальным криком улетая,
Крылами машет нам с небес
Журавушек большая стая,
И в изумленье замер лес...

  Невольно взгляд свой устремляем
В широкий купол голубой
И птиц в дорогу провожаем,
Прощаясь, машем им рукой.

  И в пору нам всплакнуть немножко-
Душа тревогою полна.
Не легкой будет их дорожка,
Не встретит каждого весна.

  Все дальше крик и затихает,
И слышен чуть издалека,
И треугольник тихо тает,
Зачем-то множится тоска.

                                                             2001 год

Молитва.

           Боже великий, прости прегрешенья.
 Люду России, об этом прошу.
 Люди грешат на земле без сомненья,
 Только прости ты им эту вину.

 Сделай же так, чтоб все жили достойно,
Больше чтоб кровь не лилась по земле,
Матери наши, чтоб были спокойны,
И не позволь разгуляться беде.

Жадность людскую, жестокость людскую
Властею божьей своей укроти.
Кто посягнет на Россию святую
Наших обидчиков ты вразуми.

Мало хотела, а много спросила.
Боже великий, за это прости.
Знаю, услышишь, о чем я молила.
Милостью божьей ты к нам снизойди.
 
Если мать позовет.

 Если мать позовет, значит надо спешить,
Понапрасну тревожить не станет.
Может, рядом обрыв ее начал страшить,
Глубина его темная манит.

 А ей надо обнять, надо к сердцу прижать,
Что когда-то под сердцем дрожало.
Материнское слово ей надо сказать,
Чтоб тебя до конца охраняло.

 Бросить надо дела и в дорогу спешить,
А то может тебя не дождаться.
И ты будешь потом себя строго корить,
Все не так должно было кончаться.

Если мать позовет, значит надо спешить.
Понапрасну тревожить не станет.
Значит рядом обрыв сильно начал страшить,
Глубина неизвестная тянет.

                                                              2001 год

Самая добрая …

Запахом кухни повеяло.
  Надо, наверно, вставать.
  Сумерки утро рассеяло,
  В кухне орудует мать.

  Выйду – засветится солнышком,
Будет меня угощать.
Блинчики с маслом подсолнечным
Мне приготовила мать.

  Сладостей нету, кручинится,
Я не могу их купить.
Дырка в пальтишке починится,
Можно еще поносить.

Батька в бегах развлекается,
Помощи нам не дождать.
В жизни такое случается,
Этого мне не понять.

Сердце сжималось от жалости.
Ей я успела сказать:
«Ты моя самая добрая,
самая лучшая мать».

07.09.2003 г.

*****

 Она устроила помывку,
Скребла и чистила в дому.
Приедут дети на побывку
В родной свой дом на берегу.

 Уже она определила
 Кого и где уложит спать,
 Перину мягкую вспушила,
 Красиво убрала кровать.

 Приедет через две недели,
Обнимет их, к себе прижмет.
Наверно, дети постарели
От городских своих забот.

К себе зовут, но как же можно
Оставить дом на берегу?
И по здоровью невозможно,
Никак уехать не могу.

Прошли две долгие недели.
Уже печных сварила щей.
Они их раньше смачно ели,
Сварить просили пожирней.

Но в этот день звонок раздался:
Приедем все в другом году,
А через год пустым остался
Родной их дом на берегу.

Возьмите мать из интерната.

Приехал сын и дочка тоже
Старушку-мать определить.
К себе мы взять тебя не можем,
Ты в интернате будешь жить.

  А интернат такой роскошный,
Светло и чистенько кругом,
И разговор подруг дотошный,
А ей ночами снится дом.

  Вначале часто приезжали,
Когда-то дочь, когда-то сын.
Кудряшки дочки поседели,
Она стесняется седин.

Зачем же с совестью бороться?
Все по-другому должно быть.
Кому-то надо потесниться,
И все спокойно будут жить.

Возьмите мать из интерната!
Поставьте где-нибудь кровать.
Осталось мало до заката,
Быть рядом с вами хочет мать.

Но сделать так не опоздайте,
Чтоб не осталась в душе жуть.
Потом страдайте, не страдайте,
Но ничего уж не вернуть.

06.03.2003 г.

*****

 Ночью мать лежит – не спится.
 Ветер воет за окном.
 То в стекло стучит и злится,
 То заплачет за углом.

 Он сказать наверно хочет,
Что в далекой той Чечне
Все еще война грохочет,
Парни гибнут на войне.

Бой идет в ущелье тесном.
Пали наши там сыны.
И обрушилась отвесно
Жажда жизни и любви.

 Было б гордо и почетно
Если дом родной спасать.
Но обидно и порочно
Смерть от Родины принять.

 Ночь в горах, луна за тучи
 От позора прячет лик.
 У подножья горной кручи
 Слышен стон и слышен крик.

Благодарю тебя, сынок.

В деревне проводы шумели.
  Плясали парни под гармонь.
  Красиво девки песни пели,
  А в сердце матери огонь.

  Не на войну, а лишь на службу
Ее сыночка заберут.
Познает там мужскую дружбу,
Домой целехоньким вернут.

  Вернули, но не так вернули …
  И нет чернее тех минут.
  Оркестром душу резанули,
  Гремел над кладбищем салют.

Потом как мертвая, лежала,
В пустой смотрела потолок.
Девчонка тихо ей шептала:
«Во мне растет его сынок».

Себя крестя, спокойно встала,
Накинув траурный платок.
Теперь я все начну сначала.
Благодарю тебя, сынок.

О матери.

 Нет глаз теплее материнских.
 Нет мягче рук, чем руки матерей.
 И сердце средь забот житейских
 Для нас стучит с тревогою своей.

 Ей даже через расстоянья
Все скажут чувства о твоей беде.
Щадите мать, ее страданья-
Нет женщины теплее на земле.
2001 год.

Бабушка.

Маленький домик стоял на опушке.
 Бабушка-сказка в том доме жила.
 Девочка-внучка в красивых веснушках
 В бабушку-сказку была влюблена.

 Бабушка часто ее уводила
К чистым озерам в волшебный свой бор.
Рака живого ей Сказка ловила,
С белкой ручною вела разговор.

 Бабушка небо девчонке дарила,
Яркие розы бросала в закат.
Звезды живые руками ловила,
Имя назвав, возвращала назад.

Время пришло, стала Сказка звездою.
Бабушка-сказка сияет с небес,
Ходит, как прежде, все ходит со мною
В мятное поле и сказочный лес.
2001 год

К женщине.

Сколько сил в тебе женщина, сколько?
Это трудно, пожалуй, учесть.
Ты ответишь, наверное, столько,
Сколько требует жизнь и честь.

  Не из сказки пришла королевой,
Родилась на Российской земле.
Ты бываешь и строгой, и смелой
С добротой, с состраданьем в душе.

  На себя принимаешь невзгоды,
  Устаешь от житейских забот.
  Хоть в огонь ты пойдешь и хоть в воду,
  Если друг твой тебя позовет.

  Сколько ж сил в тебе, женщина, сколько?
  Это трудно, пожалуй, учесть.
  Ты ответишь, конечно, же, столько,
  Сколько требует жизнь и честь.

2001 год

Дочери.

 Тебя ангел принес
На крыле серебристом,
Как букетик из роз
В ареоле душистом.

 Дочь, ты счастье мое.
 Я всегда тебе рада.
 Что во мне отжило,
 В тебе стало отрадой.

 Боль твоя – боль моя.
 Ты моя половинка.
 Без тебя нет меня,
 Я как в поле былинка.

Начинается день,
Тобой сердце согрето.
Я с тобой, словно тень,
Всегда помни об этом.

Вдруг не станет меня,
Но останется память
И согреет тебя
В твою снежную замять.

2001 год

*****
Ты ушла, как и все уходят,
Если жизни кончается срок.
Только память со мною бродит
Вдоль тропинок твоих и дорог.

  А бывает тоска нагрянет.
  Не одобрила б ты такую.
  Вдруг твоими глазами глянет,
  Долго, долго потом тоскую.

  В сон приходишь ко мне живая.
  Я навстречу, как птица, лечу.
  Ты, как раньше, совсем такая,
  Твой платочек поправить хочу.

И морщинки хочу разгладить.
Ты уходишь, поймать не могу.
Мне впервые с тобой не сладить,
Со слезой просыпаюсь в поту.

10.08.2004 г.

Недотрога.

Если зорька бывает красивой,
То красивее зорьки она –
Та девчонка с походкою милой,
Что мне душу огнем обожгла.

Припев: Недотрога, недотрога,
Богородица моя.
Ты, конечно же, от бога,
Тебя сказка родила.

  Мне признаться давно бы ей надо,
Но страшит ее строгий отказ.
Тогда жизни мне лучше не надо
Без ее с поволокою глаз.

 Припев:….Я придумывал как понежнее
Мне свою недотрогу назвать
И, мечтая, от счастья хмелея,
Знал, что буду ее целовать.

 Припев:…..  Дни летели и даже недели,
И решился однажды я враз.
Зря стучался в закрытые двери –
Недотрога уехала в ЗАГС.

   Припев: Недотрога, недотрога,
Ты теперь уж не моя.
Ты конечно не от бога,
Тебя мама родила.

Я завлечь тебя сумею.

На меня совсем не смотришь,
Лишь косишь случайным взглядом,
Но однажды обнаружишь
Ты себя со мною рядом.

Без любви ты жить не сможешь –
Мир покажется унылым.
И тогда тебе поможет
Появленье твоей милой.

Я, конечно, ею стану
И печаль твою развею,
Ворожить не перестану
И завлечь тебя сумею.

 Я к тебе в твои ладони
Упаду дождинкой майской.
В музыкальном нежном звоне
Я станцую танец райский.

Будешь ты со мной счастливый.
Я такая, я умею,
Вот увидишь, мой любимый,
Я завлечь тебя сумею.
01.05.2005 г.

Что случилось?

Что случилось, что случилось?
Ой, беда, беда:
Я влюбилась, я влюбилась
Видно навсегда.

    Нет покоя, нет покоя,
    Я схожу с ума.
    Ну зачем же мне такое,
    Я теперь больна.

Перепутала дорожки,
К дому не попасть.
Дом к себе зовет Сережкин,
Это ль не напасть?

  Я хожу, смотрю на окна –
  Должен он смотреть.
  Под дождем совсем промокла,
  Можно заболеть.

Только в этот самый вечер
Тоже под дождем
Ждал Сережка со мной встречи
Под моим окном.
09.02.2005 г.

Сенокосная пора.

Все на солнышке печется,
Лишь прохлада у ручья.
Там струя о камень бьется,
Пену белую крутя.

 А цветы, как волны в море,
 Всюду пряный аромат.
 Что-то держит меня в поле –
 Шаг вперед, а два назад.

Распахнуло душу лето,
Теплым маревом дыша.
Сенокос идет, при этом
Песни льются не спеша.

 Таким было мое лето,
Жаром счастья обожгло,
А потом под сердцем где-то
Спелой ягодой легло.

                               2002 год

Сомнение.

В тихий вечер над рекою
Ива белая грустит.
Мой любимый не со мною-
Сердце бедное болит.

  Он услышал бы как бьется
Сердце с радостью в груди,
Как душа моя смеется
В этой сказочной любви.

От чего сегодня милый
На свиданье не пришел?
Стал ли сердцем он остылый,
Может милую нашел?

  Вечер тихий, вечер синий,
Зорька больше не горит.
Не пришел сегодня милый,
Сердце девичье болит.

Родники.

Они встречаются в России
Средь неприметных тихих мест-
Наши буравчики живые
Нам богом посланы с небес.

 И изливаются веками
В своей кристальной чистоте,
И разбегаются ручьями
По древней матушке земле.

  Припев: Родники, родники, родники,
Вы несете нам силу земли,
Исцеляете раны души,
России моей родники.

К ним всегда матери спешили.
Там их встречали, как гостей.
И они воду уносили,
Чтоб искупать своих детей.

Припев: ….Мы чистоту эту и силу
В делах на благо воплотим
И чистой сильную Россию
Потомкам мы передадим.

  Припев: ….

27.02.2006 г.

Расцвели цветочки летние.

Расцвели цветочки летние,
Не дари мне, не дари.
Не велят дела сердечные,
И красивых слов не говори.

  Твое место в сердце занято.
  По делам хоть лучше ты,
  А он смотрит хулиганисто –
  Есть свои законы у любви.

  Некрасивый, ростом маленький,
  Чем же он околдовал?
  Он мой милый, мой удаленький
  Сердце узелочком завязал.

  Знает он словечки яркие,
В голове моей туман.
Поцелуи дарит жаркие
Этот синеокий хулиган.

  Хоть цветут цветочки летние,
Не дари мне, не дари.
Не велят дела сердечные,
Ты меня, пожалуйста, прости.

2001 год

Проселок.

 Петляет проселок, петляет в полях
И в сердце проселок, проселок в лесах.
Уводит от дома с окошками в сад,
И там у калитки березки шумят.

Осталось там детство, рябины в полях,
И плавают чайки на пенных волнах,
И зори горят, и не могут сгореть,
И песни там мамины хочется петь.

 И, если тоскою защемит в груди,
Знакомым проселком туда приходи.
Полям поклонись и рябинам своим –
Узнаешь как сладок отечества дым.

Петляет проселок, петляет в глазах,
И мама-старушка встречает в слезах,
И детство танцует, и в роще поет
Кукушка, кукушка, что в сердце живет.

05.06.2003 г.

Приходи ко мне под вечер.

Приходи ко мне под вечер,
  Вкусным будет мой пирог,
  Тихой лаской тебя встречу,
  В этот теплый вечерок.

  Будут тихо литься речи
О любви и обо всем.
Если грусть твою замечу,
Речь посыплю сахарком.

Я согрею твою душу
Взглядом ласковым моим,
Но приличья не нарушу,
Этот чай мы повторим.

  Нам нельзя с пустой душою
Дни прекрасные терять.
За тобой дверь не закрою,
Буду снова тебя ждать.

Пощечина.

 Девчонка серьезная
С подружками прошла,
Судьба моя возможная,
Такая мне мила.

Припев: Ее взгляд – лучезар
Я сердцем поймал,
От меня не уйдет,
Душа стережет.

  Девчоночка брыкается
Никак не подойти,
Словами так бросается –
Нет места для любви.

 Припев:…. Однажды я обиженный
Другую провожал,
Она мне удивительный
Устроила скандал.

 Припев:…..   Пощечина, пощечина,
  А сердце не болит,
  И о любви пощечина
  Теперь мне говорит.

   Припев: ........... Ее взгляд – лучезар
     Я не даром поймал.
     От меня не ушла,
     Полюбила меня.
18.04.2003 г.

Песенка оптимиста.

Мне так важно жить на свете.
  Все другое – ерунда.
  Если горе на примете,
  Я пою себе тогда.

Припев: .......Здравствуй, день, и здравствуй, солнце,
  И деревья, и цветы,
  Небо синее без донца,
  Мир чудесной красоты.

  Кто-то хмурит лоб в досаде –
Как богатством овладеть?
А я буду при параде
Свою песенку им петь.

 Припев: Здравствуй, день, и здравствуй, Солнце,
   И деревья, и цветы,
   Небо синее без донца,
   Мир чудесной красоты.

Если вдруг кому-то всеже
Любовь станет изменять,
И для них я стану тоже
Свою песню напевать.

 Припев: Здравствуй, день, и здравствуй,
   Солнце,
   И деревья, и цветы,
   Небо синее без донца,
   Мир огромной доброты.

21.09.2002 г.

Палисадик, палисад.

 Нас уводят дороги-пути,
От родного уводят порога.
Долго рядышком будет идти
С нами матери нашей тревога.

Припев: Палисадик, палисад,
За окошком белый сад,
А в окошко смотрит мать,
Молодая наша мать.

 Мы забудем о ней в суете,
До какой-то забудем минуты.
Грустно станет - увидим во сне,
Позвоним и пошлем ей приветы.

  Припев: Палисадик, палисад,
За окошком белый сад,
А в окошко смотрит мать,
На висках седая прядь.

 И нам дорог такой уголок,
 Где танцует по-прежнему детство,
 Наша мама, накинув платок,
 Ждет счастливая, словно невеста.

  Припев: Палисадик, палисад,
За окошком старый сад,
А в окошко смотрит мать,
Бесконечно будет ждать.

*****

Ох, не спросила, не спросила
Любовь согласья моего.
Пришла и вихрем закружила,
И знать не хочет ничего.

А как не надо бы, не надо.
Он не свободен, он чужой.
Любовь пришла и без огляда
Теперь хозяйничает мной.

Она совсем неодолима,
Хоть прогоняй, не прогоняй,
Когда слова его малина
И его чувства через край.

  Любовь и судом не судима,
И виноваты ль мы с тобой,
Если она неодержима,
И с ней хоть в омут головой.

22.02.2004 г.

Открыла душу я.

 Зачем мы робкие и очень скромные,
Тебе понравилась, а ты молчишь.
Меня зовут к себе глаза огромные,
К тебе приближусь я, а ты бежишь.

Зачем же нам с тобой хранить приличие?
Пустыми кажутся простые дни.
А сердце требует любви наличия,
Шагну я первая, шагни и ты.

 Не надо прятать то, что искрой светится
И будет факелом твоей любви.
Любовь красивая в мученьях мечется,
Шагнула первая, шагни и ты.

 И руки встретятся, и губы встретятся,
 Такими будем мы в седые дни.
 Глаза огромные пусть лаской светятся,
 Открыла душу я, открой и ты.

Осень-печальница.

Я не звала тебя,
Осень-печальница,
А ты пришла ко мне
Моя незванница.
Осень, прошу тебя
Постой у краешка
На бережку моем
С заветным камушком.

Я бережком пройду
И поклонюсь волне.
Я попрошу тебя,
И ты подаришь мне
Пусть не весну-красу,
А лета краешек
Уронишь ты в меня,
Как в речку камушек.

Волна ласкается,
Волна клокочется.
Мне от волны водой
Умыться хочется.
Зачем в прическу ты
Краски накапала?
Я серебро твое
В платочек спрятала.

  Душа не старится,
  Красиво топчется.
  И листопадный вальс
  Кружить ей хочется.
  Только как выстыну
  Сама приду к тебе,
  Я подружусь с тобой
  И покорюсь судьбе.

07.05.2004 г.

Одиночество.

 Круг замкнуло мое одиночество
И не хочет его разомкнуть.
Все боится, что с именем отчеством
Кто-то может в него заглянуть.

 И тогда вдруг умрет одиночество,
Разомкнется невидимый круг.
Начинает шептать мне пророчества:
Он не тот, он не твой, он не друг.

 Всюду ходит со мной как приклеено.
 И в холодную кутает шаль,
 Но свободы дарит мне немерено,
 И расстаться мне с ним уже жаль.

 Ах, мое ты, мое одиночество,
 Я смирилась с тобой, но и пусть.
 Не шепчи ты мне больше пророчества,
 Прогони неустанную грусть.

2002 год

Ночь-ворожея.

Тихая ночь-ворожея
  Бродит тропинками звезд,
  Слушает музыку млея,
В шелесте белых берез.

  Может в забвенье от горя
Падает чья-то звезда.
Радостей может быть море,
Ночь, под крылом у тебя.

Нет у тебя обделенных,
Строго коришь за обман,
А поцелуи влюбленных
Ты собираешь в карман.

  Слышится вздох расставаний,
Встречи назначенный час.
Спутница нежных свиданий
Нас выручала не раз.

  Тихая ночь-ворожея
  Бродит тропинками звезд,
  Слушает музыку млея,
  В шелесте белых берез.

Недопетая песня моя.

 Эти добрые руки устали
 И дрожат, суховаты слегка.
 Эти руки меня пеленали,
 Крепла я от ее молока.

Припев: Мама, мамочка, мама,
Нескончаемый кладезь добра.
Мама, мамочка, мама –
Недопетая песня моя.

 Эти руки мне кашу варили,
В колыбели качали меня,
Руки эти ходить научили,
Отдаляясь и нежно маня.

Припев:…. Мне игрушки она покупала –
Оставался пустым кошелек.
И наряды купить забывала,
Мне конфетный дарила кулек.

Припев:….. Я теперь эти руки целую,
 Согреваю ее как могу
 Мою старенькую дорогую,
 Но пред ней всеравно я в долгу.

  Припев:….

Мотанечка.

Я на свидание спешила к милому,
Надела кофточку что потесней.
Хочу понравиться ему любимому,
А он назвал меня, да не своей.

Припев: Ах, Саша, Сашенька,
Знать я не Машенька,
Знать я не Машенька,
Мой дорогой.
Я просто Танечка,
Твоя Мотанечка,
Твоя Мотанечка
Хороший мой.

  Я всеравно была в тот вечер ласковой,
Во мне проснулися все сто чертей.
И загорелися глаза вдруг ласкою,
И прижиматься стал ко мне тесней.

 Припев:….С тех пор под окнами дежурит Сашенька.
За занавесками за ним слежу.
Теперь давно ему не нада Машенька,
А я без памяти его люблю.

   Припев: Ах, Саша, Сашенька,
Забыл про Машеньку,
Забыл про Машеньку
Мой дорогой.
Ты любишь Танечку,
Свою Мотанечку,
Свою Мотанечку,
Любимый мой.

Майский вечер.

 Тихий вечер колдует над лесом,
На макушках танцует закат,
А внизу под темнистым навесом
Соловьи объявили набат.

И колышется воздух от трелей,
И повсюду плывет аромат.
Где-то несколько звонких свирелей
Вдруг открыли вечерний парад.

Припев: Майский вечер, нежный ландыш,
Сердце с сердцем говорит.
То ли вечер, то ли ландыш
Их кольцом соединит.

 Ночь танцует со сказочным чудом
И не хочет темнеть до утра,
Все милуется с месяцем другом
Ей такие милы вечера.

Припев:….

Вечер, вечер, ты что же наделал?
Милой сказкой растрогал до слез.
Не забудешь черемухи белой,
Что цветет среди белых берез.

  Припев: ….

Любовный перекресток.

Пришел он на свидание,
А вид такой загадочный
Целует без желания,
В любви стал непорядочный.

Припев: Любовный перекресток
Изменой замело.
Ох, как это не просто
Забыть, что не прошло.

  Другую видно любит он,
Сказать мне не решается.
А у любви такой закон –
Любить не запрещается.

 Припев: ….

Свои страданья спрячу я,
Пусть он не догадается.
Я гордая, я гордая,
А сердце разрывается.

 Припев: ….

  То чувство сокровенное
  Я так забыть старалася,
  А имя незабвенное
  В сыночке отозвалося.

  Припев: ….
16.04.2004 г.

Лебедь белокрылая моя.

 Ты прошла походкой озорною.
 Я таких не видел никогда.
 Богом ты подарена, судьбою,
 С неба ты упавшая звезда.

 Но тебя случается ругаю.
 Ты с прохладой смотришь на меня.
 А при встрече снова замираю.
 Жизнь моя пустая без тебя.

 Я хожу хмельной от приворота
И забросил все свои дела.
У меня теперь одна забота,
Чтоб и ты влюбленною была.

 А тебя прошу я не о многом –
 Полюби хоть чуточку меня,
 Женщина подаренная богом,
 Лебедь белокрылая моя.

  2001 год

Кораблик.

Зачем так много разговоров
  О нас с тобой, о нас с тобой,
  И пересуды, переборы
  Накрыли новою волной.

Припев: Любви кораблик хрупкий наш
  Качает ветер на волнах.
  Прошу, кораблик, доплыви
  До чудной гавани любви.

  Зачем, кому какое дело
Красива я, а ты вот нет.
Твою я душу разглядела
Не нужен мне ничей совет.

 Припев: ….

Пусть говорят – ты не красивый,
И я красива не для всех.
С тобой мне хорошо, любимый,
Моя ты радость, ты мой свет.

 Припев: ….

  Люблю тебя я вот такого.
  И знаешь, даже океан
  Я переплыть с тобой готова
  В любую бурю по волнам.

                                         31.05.2003 г.
Коля.

 Может ты пришел из сказки,
Мой хороший, мой родной.
Для тебя хранила ласки,
Человек мой дорогой.

  Припев: Ах, Коля, Коля,
Ничего не надо боле,
Ничего не надо боле
Только был бы ты со мной.

Я наряды покупаю,
Все другое, прочее,
Но в твоих глазах читаю
Только многоточие.

Припев: ….

Ты немножко нелюдимый,
Но послушай что скажу:
Я тебя, мой друг любимый,
Всеравно растормошу.

  Припев: ….

Зимняя рябина.

На улице дождик, осеннее небо,
И капли, как слезы, на ветках дрожат.
Осталось немного до первого снега,
А кудри рябины горят и горят.

  И ветры ей шепчут – давай улыбайся.
  Ты словно девчонка под ярким платком.
  Рябина, рябина, ты стой, не склоняйся,
  Кого-то ты греешь душевным теплом.

Прихватит морозцем, но цвет не утратишь,
И будет он ярким средь белых снегов.
Платочком своим ты, наверно, помашешь
Тому, кто всех чаще приходит из снов.

  Рябина, рябина, ты стой, не склоняйся.
  Кому-то ты светишь своей красотой.
  Пусть ты не девчонка, но ты улыбайся,
  Ведь кто-то согрелся твоей добротой.

28.10.2002 г.

Журавлята.

Падают листья с рябины,
Клены кострами горят,
Кружит с тоской над овином
Стая младых журавлят.

С Родиной им расставаться
Скоро наступит пора.
Чтобы в пути не сорваться,
Пробуют оба крыла.

Припев: Звон колокольный, крик
Журавлиный,
Боже, Россию храни.
Пусть оберегами, белыми
Стаями
В небе плывут журавли.

 Их провожая, им машет
Мокрых полей пустота,
Черные галстуки пашен,
Милых болот доброта...

Милая Родина звонко
Теплым поманит дождем.
Был ты ее журавленком,
Станешь ее журавлем.

  Припев: Звон колокольный, крик
    Журавлиный,
    Боже, Россию храни.
    Пусть оберегами, белыми
    Стаями
    В небе плывут журавли.

Жизнь-лошадка.

Пыльная дорога, с проседью лошадка.
  Жизнь моя лошадка, дальше не спеши.
  Впереди дорога в рытвинах, не гладка
  И ее объехать надо обойти.

  Ах, судьба-судьбина, ты не будь жестокой
И мою лошадку быстро не гони.
Мне тепло и нежно, я дружу с надеждой,
И ты мне поводья лучше уступи.

Я сверну налево, там танцует осень
С ветром впереглядку тихий танец свой.
Позовет с собою, ни о чем не спросит,
Лишь тряхнет красиво с проседью косой.

  И накинет осень мне свою накидку,
Нежно согревая спелостью рябин…
Загадает осень мне свою загадку,
А я отгадаю мудростью седин.

  Будь же, моя осень, сильной и упрямой,
  Рытвины и ямы тихо обойди.
  Мне еще так рано ехать только прямо,
  Оправдать надежды ты мне помоги.

Жалеть меня не надо.
 
Жалеть меня не надо –
 Любовь твоя ушла,
 А я была ей рада,
 В душе весна цвела.

 С тобою в дождь расстались,
Не понял ты тогда
Слеза моя катилась
Иль капелька дождя.

Жалеть меня не надо.
Обиды не копя,
Найду себе отраду,
Тебя забуду я.

 Но вспомню я невольно,
Как капельки дождя,
По сердцу стукнут больно,
Былое бередя.

Еще звучит.

Дорога кончилась, став непрохожею.
  Но всеравно, но всеравно я не грущу.
  Еще не все тропинки мной исхожены,
  Еще я нужную тропинку отыщу.

  И сердце с радостью тому откликнется,
Кто руку крепкую свою протянет мне
Хоть все, что прожито, пусть не забудется,
Но всеравно так жить прекрасно на земле.

  Душа так счастлива, когда ты чувствуешь
Как многим ты, как многим ты еще нужна.
И ты опять, ты песню жизни слушаешь,
Еще звучит, еще красивая она.

  И верю я так много, много сбудется.
  Еще согреюсь я в душевной теплоте.
  Хоть все, что прожито, пусть не забудется,
  Но всеравно так жить прекрасно на земле.

 30.10.2003 г.

Егоза.
 
Егоза наегозила
Взглядом черных своих глаз.
В моем сердце наследила
И пропала как-то враз.

 Я теперь ищу по свету,
Где ж ты бродишь егоза?
Ни ответа, ни привета,
Снятся черные глаза.

 Голубых и карих много,
Только все не то, не то.
Приведи меня дорога,
Где сокровище мое.

 Егоза вдруг появилась.
 Снова сильно егозит.
 Но со мною подружилась,
 Я держу, не убежит.

 Будут свадебные тосты.
 Яства будут на столах.
 Виноваты, виноваты
 Вишни черные в глазах.

2001 год

Доля.

В небе клином живым
Журавли улетают,
Криком грустным своим
Сердце мне надрывают.

  Вы о чем, журавли,
С грустью песню поете
И чью волю любви
Вы на крыльях несете?

Эта доля моя,
Долюбить не успела –
Проскочила пора,
Я ее проглядела.

  А теперь как мне быть,
Что же делать с душою?
Ей тебя не забыть,
Все гордится тобою.

  Но тебя не вернуть,
  Не приходят оттуда.
  И любви мне не пить
  Из любовного блюда.

  Журавли, журавли,
  Мне хоть вы помогите!
  Мою долю любви
  Вы с собой унесите.

2001 год

Дальнобойщик.
 
Он дальнобойщик, мой друг сердечный,
Ведет машину в любую даль.
С ним только ветер, всегда он встречный,
Мороз и солнце, и дождь, и хмарь.

Мой друг в дороге, мне плохо спится,
Молю чтоб только вернулся он.
И ничего с ним пусть не случится,
И пусть не снится мне страшный сон.

Машину бросить мой друг не хочет,
Приворожила сильней чем я.
Скажу ревную, а он хохочет
Ты и машина – любовь моя.

 Бежит дорога, путь бесконечный,
Мой дальнобойщик опять в пути.
Опять, целуя, просил сердечный
Вернусь я скоро, ты только жди.

15.02.2004 г.

Гармонь.

Мятный вечер за рекой,
Ветер ластится с волной,
И гармонь вдали поет,
На свидание зовет.

Если любит, то придет,
Жаром сердце обожжет,
А гармонь и вновь, и вновь
Будет петь ей про любовь.

Припев: Гармонь затронь
Чуткие струны души,
Раздуй огонь
На тропинках любви.

  Зорька нежная горит,
Время быстрое летит,
А расстаться им невмочь –
Держит сладостная ночь.

Осень сводница пришла,
В селах свадьбы разожгла.
А гармонь другим поет,
На свидание зовет.

 Припев: ….

20.07.2004 г.

Вишенка.
 
Цвела вишенка, цвела вишенка,
Заневестилась по весне.
А фата ее белым вышита,
Белым вышита по канве.

 Лепестки слетят – будут ягоды,
Все, что выпало по судьбе.
Ей бы надо бы, ей бы надо бы
Красу прежнюю по весне.

 Красоту свою, соки вешние
Она ягодам отдала.
Добродушная, сердцем нежная
Счастье в ягодах обрела.

 Цветы белые – вишни спелые,
Лето катится под закат.
Ветер ласковый, ливни теплые
Ей печалиться не велят.

 Цвела вишенка, цвела вишенка,
 Отневестилась по весне.
 А судьба ее все ей вышила,
 Ей все вышила на фате.

22.04.2003 г.

Вальс юности.

В юности был он нам друг,
  Часто на танцах звучал,
  Мы вылетали все в круг,
  Радостью он обнимал.

Припев: Вальс, вальс, рука на плече,
Вальс, вальс, рука на спине.
Ветром кружит, птицей летит,
Нестареющий вальс звучит.

  В вальсе признанье в любви,
Чувства без слов говорят,
Нежны пожатья руки,
Нежный чарующий взгляд.

 Припев:….

Юность теперь далеко.
Вальса знакомого звук
Вновь закружит нас легко,
Тесным становится круг.

   Припев: ….

Блины Дуня выпекала.
 
Блины Дуня растворяла,
 Воду чистую лила,
 Солью мелкою солила,
 Только пробу не сняла.

  Припев: Ай, Дуня, Дуня, Дунюшка,
Что же ты наделала?

Блины Дуня выпекала,
В гости милого ждала,
Часто в зеркало смотрела
И блины все подожгла.

Припев: ….

Милый ест и Дуню хвалит.
Только Дуня не поймет
От чего он так икает
И воды так много пьет?

  Припев: ….

 Дуня горюшка не знает.
 Стало все наоборот.
 Милый в гости приглашает,
 Блины сладкие печет.

  Припев: Ай, Дуня, Дуня, Дунюшка,
   Кто как хочет, так живет.

07.07.2005 г.

Березы.

Вы, березки белые,-
Чайки моей Родины,
Памятью хранимые,
Сердцем вы ухожены.

  А моя любимая
Войною изувечена,
Боль необъяснимая
Ранами отмечена.

Зажила заплатушкой
И рубцами прочными,
Как Россия-матушка,
Стоит непорочная.

  И шумит по-прежнему
  Она у околицы.
  Вся такая ж нежная
  За нас богу молится.

  У берез мы учимся
  Быть такими стойкими,
  Сильными, могучими,
  В праздник хлебосольными.

  Вы, березки белые -
  Чайки моей Родины.
  С вами мои милые
  Все дороги пройдены.

15.06.2004 г.

Берега.
 
Любовь-река, а мы два берега,
И в речке быстрая течет вода.
Не верил ты, и я не верила,
Что мы не будем вместе никогда.

Мы ближе быть с тобой стараемся,
Но ничего не можем изменить.
Когда беда со мной случается,
Я так хочу с тобой поговорить.

И так хочу к тебе притронуться.
Ласкаешь взглядом ты издалека.
А за водою время гонится,
Травою зарастают берега.

 Любовь-река, а мы два берега,
И ничего не можем изменить.
Ты верил зря, и я зря верила,
Ведь берега нельзя соединить.

20.06.2005 г.

А за мостиком ива.

Ветер клонит былинку,
Гонит в травах волну.
Я иду по тропинке,
Что сбежала к мосту.
А за мостиком ива
Кудри моет в волне.
Я пришла, моя ива,
За советом к тебе.

Полюбила такого
На свою на беду,
Только он бестолковый,
Я завлечь не смогу.
Уронила платочек,
Он не стал поднимать.
Так чего же он хочет,
О любви как сказать.

Объясниться словами
Гордость мне не дает.
Неужели меж нами
Кто-то третий встает?
И ответила ива:
«Подожди, не грусти,
Ему песней красивой
О любви расскажи».

  Ветер клонит былинку,
  Гонит в травах волну.
  Обнявшись по тропинке
  Идут двое к мосту.
  А за мостиком ива
  Нежно их обняла.
  Над рекой с переливом
  Песня долго плыла.

13.01.2005 г.

Зори в России.

  Вьется дымок по-над крышей.
  Деревня давно уж не спит.
  Солнце все выше и выше
  Над краешком неба горит.

Припев: Зори в России, зори в России-
Сплошная над ней благодать.
Зори в России, зори такие –
Хочется петь и Россию обнять.

  Выйдут комбайны трудиться.
  Поле, как море оно.
  Колос-янтарь золотится,
  В кузов стекает зерно.

   Припев:

  День трудовой до заката.
  Сгорел и погас окаем.
  Ночь над Россиею свята
  С российским ее соловьем.

   Припев:

 А мне кажется ...

  В большом городе, шумном городе,
  Где людская лавина плывет,
  А мне кажется как бы вроде бы
  Без тебя там никто не живет.

Только раз в толпе ты мне встретился,
С интересом взглянул на меня.
Ох, зачем же ты мне понравился,
И зачем повстречала тебя?

В парках города парни разные
Приглашают на танец меня,
Но не встретились мне подобные,
Как твои, вот такие глаза.

  В большом городе, шумном городе,
Где людская лавина плывет,
А мне кажется как бы вроде бы
Без тебя там никто не живет

Скамья у черемухи.

  Опустела скамья у черемухи.
  Здесь когда-то сидели вдвоем,
  А вокруг все носилися запахи
  Сладких ягод с ее колдовством.

Тогда жизнь не казалась загадкою.
Мы сильны, мы с тобою вдвоем
Ели ягоду терпкую сладкую,
Над шершавым смеясь языком.

И вот вновь забелела черемуха
По весне у меня под окном.
От ее терпко-сладкого запаха
Веет нашим с тобой холодком.

  Мы и сами не знаем, что сделали
  С той любовью и с тем колдовством.
  И ночами жасминными белыми
  В мыслях мы остаемся вдвоем.

  Всюду ходим с тобой с нелюбимыми,
  За собой наблюдаем с тоской.
  Стали ягоды терпкие сладкими,
  Приходи на скамью, дорогой.

Память жива.

  Забылся грохот канонады,
Как будто не было войны,
А на кладбищах ряд за рядом
Лежат защитники страны.

Припев: Спят сыновья,
Над кладбищем луна
Светит спокойно.
Память жива, будет она
Вечно достойной.

  Сменился век, большие планы
У возродившейся страны.
От нас уходят ветераны
Той все сжигающей войны.

   Припев:

  Живут другие поколенья,
Широк страны нашей размах,
Но не забудутся сраженья,
Что шли на волжских берегах.

   Припев:

  Мы эту память эстафетой
  Их года в год передаем
  И не хотим, чтобы планета
  Военным вспыхнула огнем.

   Припев:
11.11.2006 г.

Песня ненарокая.

  Скрылось солнце за гору,
Не блестит река.
Будто бы по сговору
Песнь издалека.

Ненароком тронула,
Обожгла меня,
О былом напомнила,
Красотой маня.

Было ль счастье, не было –
Молодость была.
И в поля я бегала,
Милого ждала.

  Песня ненарокая,
  Зря звучишь во сне.
  Счастье то далекое
  Не придет ко мне.
 
Оставь меня без сожалений.

  Тебя я искренно любила.
  Еще в любви не вечер был.
  Душа гордилась и молила,
  Чтобы ты только не остыл.

  Но я порою замечала –
Ты стал не тот, ты не такой.
В тебе тебя не узнавала,
Что-то случилось, друг, с тобой.

  А объяснений мне не надо.
  С тебя снимаю этот груз.
  Я не хочу с мольбою взгляда,
  Печальных слов из твоих уст.

  Оставь меня без сожалений!
Мне твоя жалость не нужна.
Я буду жить, но без сомнений,
Мне поступь твердая важна.
01.03.2004 г.

 *****
Я любила тебя не такого.
  Что ты сделал с собою теперь?
  Сколько было в тебе дорогого,
  Столько пьяных случилось потерь.

  И не жду я тебя, как бывало.
  От озноба я кутаюсь в шаль.
  И любовь от меня убежала.
  Мне тебя лишь за прошлое жаль.

  Ты придешь на себя непохожий.
  Где тот светлый и радостный взгляд?
  В оправдание скажешь, быть может,
  Ты прости, я и сам ведь не рад.

  Упадешь предо мной на колени,
Будешь плакать, сморкаться в кулак.
Хочу верить всему, без сомнений,
Только знаю, что будет не так.

  Через несколько дней или раньше
  Буду кутаться в теплую шаль.
  А надежд остается все меньше.
  Даже прошлого больше не жаль.

04.03.2003 г.

Ссора.

  Бес попутал, было дело.
  Мы поссорились вчера.
  Что на сердце наболело,
  Я сказала сгоряча.

  Он молчит, и я вздыхаю.
  Очень хочется сказать:
  «Не права я, обещаю,
  больше ссор не затевать».

  Но молчу, стучу посудой.
  Что-то бьется под рукой.
  Быть не хочется занудой,
  Но как трудно быть другой.

  Но плите все пригорело,
Дым стоял от молока.
Очень я потом жалела,
Склоку зря я навела.

  Только он меня добрее.
  Бабьи выходки мои
  Погасить всегда умеет
  Нежным способом любви.
                                                            2000 год

Обед

  Шагают стрелки быстрыми шагами,
А у меня обеда нет.
Себя ругаю разными словами:
«Бросай читать, вари обед».

  Читаю. Времени совсем уж мало.
  Теперь борща мне не сварить.
  Сварю ему я супа-скоровара,
  Блинами надо угостить.

  Суп варится, пеку блины, читаю.
  Спорится все в руках, горит.
  Ему вот и нужна жена такая.
  Он сам об этом говорит.

  Но, боже мой, блины мои сгорели,
  И супа нет, осталось чуть.
  А он меня сажает на колени:
  «Мы пожуем чего-нибудь».

  Мы ели суп, разбавленный водою,
  Жевали черные блины.
  Доволен был он явно очень мною
  И гладил волосы мои.
2001 год

Поцелуй.

  Хоть целуй, хоть не целуй.
  Совесть пусть тебя не гложет.
  Мне не важен поцелуй,
  Важно то, что быть он может.
2001 год

*****
Мой друг воздушный, телефонный,
Ты береги себя, крепись.
  Опять весной нарядной, звонной
  В пенаты милые вернись.

  И пусть твой голос добродушный
Вновь зазвучит лишь для меня.
Всегда он разуму послушный,
Заветных чувств не бередя.

Мы избегаем встреч желанных.
Любви ушедших мы верны.
А в разговорах телефонных
Мы убегаем от тоски.
  
25.10.2004 г.

*****
Я по памяти-мосточку
Быстру речку перейду
И по капле, по кусочку
Счастье прошлое найду.

  Что когда-то обронила,
  Что казалось ерундой.
  Вдруг оно ко мне приплыло
  Вместе с пенною волной.

  О себе напоминает,
Вспыхнув радостью слегка,
Белый парус распускает
И зовет издалека.

  И шепчу я запоздало:
«Снова жизнь не проживу.
Ты прости, что не узнала.
Я теперь тобой живу».

06.07.2004 г.

*****
Не мани веселая дорога,
Не зови, где музыка поет.
Мне б туда, где лечится тревога,
И покой с надеждою живет.

  Шлет поклон мне тихая березка,
Тянет ветви с Троицкой листвой,
Ветер шлет приветы мне с погоста
И зовет, зовет меня с собой.

  Только я хочу успокоенья.
  Пусть поет мне музыкой ручей.
  Боль пройдет, уйдет она в забвенье,
  И не будет горьких мелочей.

  А тебя прошу, моя дорога,
Не зови, где музыка поет,
Уведи, где лечится тревога,
И покой с надеждою живет.

10.10.2002 г.

*****
В небе чистый лазурный свет.
  Не заметить его нельзя.
  Незабвенный мой человек,
  Так смотрели твои глаза.

  Ветер нежно гладит меня,
Теплый луч на моем плече.
Я узнала, мой друг, тебя,
Ты прижался к моей щеке.

  А теперь тебя рядом нет,
Только память, она жива.
Дорогой ты мой человек,
Ты со мною, моя судьба.

Обида.

  … И ты ушел, не оглянулся,
  С расстройства кудри шевеля,
  А он под сердцем встрепенулся,
  Тебя окликнул за меня.

  Зачем тебе его рожденье
  Тогда без жалости сказал
  И жил легко, без сожаленья,
  Стыдливо глаз не опускал.

А как же я? Косые взгляды,
И сердце в ранах и в тоске.
Тебе бы быть со мною рядом,
А ты мелькаешь вдалеке.
  
  Зачем теперь решил вернуться,
  Скажи, пожалуйста, зачем?
  Любви умершей не проснуться,
  Не воскресить ее ничем.

  Себя вини, меня не надо.
  Обида прошлая во мне
  Встает как твердая преграда,
  Любовь поставивши к стене.
27.07.2004 г.

Встреча.

  Сколько лет и сколько зим
Пролетело?
Был когда-то дорогим –
Отболело.

  Заменил тебя другой
И не хуже.
Стал он сердцу дорогой,
Стал мне мужем.

  Одинокий ты теперь –
  Я такая.
  Зря блестят глаза, поверь –
  Я другая.

  Огонек давно погас
От измены.
От меня не жди теперь
Перемены.

  Вспомнил юную весну?
  Я забыла.
  И руки не протяну -
  Разлюбила.
2001 год

*****
Ты, как тобой прочитанную книгу,
Меня к другим поставил в ряд.
И одному лишь только мигу,
Пока читал, и был ты рад.

  Никто в ряду тебя том не тревожил,
Гордился, хвастаясь, считал.
И скорбный ряд тот множил, множил,
Однажды множить перестал.

Всевышний так тобой распорядился:
Хоть молод был, а старцем стал.
Тебя кто знал, не удивился,
  А ты вины не осознал.
  
22.02.2004 г.

Запоздалая любовь.

Одолела проклятая!
Так не к месту пришла.
  Ты любовь мною клятая
  Душу в плен забрала.

  Я стараюсь противиться
И не думать клянусь.
Может мне посчастливится,
С сердцем я разберусь.

  Зря тобой заболела я,
  Нет покоя и сна.
  Ах, любовь оголтелая,
  Где ж ты раньше была?

  Ты в тяжелом угарище
На тропинке не стой.
На любовном пожарище
Я расстанусь с тобой.

  Только грусть и немалая
  Будет в сердце жива.
  Ах, любовь запоздалая,
  Где ж ты раньше была?
2001 год

Н.Костюченко.

И зачем ты пришел таким вечером,
  Когда тихо сгорает закат?
  Может ты бы прошел незамеченным,
  Да стихи о тебе говорят.

  Жаль, не мне эти строки завещаны.
  Ты дарил эту радость другой.
  В них любовь таким светом освечена,
  Что любуюсь я каждой строкой.

Стало жаль того счастья заветного,
Что нельзя, невозможно вернуть.
На краю бы мне стать незаметною,
Не испытывать позднюю грусть.
  
  Но пришел ты таким поздним вечером,
  Растревожил такой красотой!
  Хоть не мне эти строки завещаны,
  Как свои принимаю душой.
26.12.2005 г.

*****
Вдруг просыпаюсь я в поту.
  Не уходи тебя молю,
  Не оставляй меня одну,
  Я же люблю тебя, люблю!

  Но ничего не слышишь ты,
  Не откликаешься на боль,
  Не оставляешь мне мечты.
  Вслед за тобой ушла любовь.

Все происходит не во сне.
Все совершилось наяву.
Могильный холм остался мне,
И не пойму, зачем живу?
  
  Рифмы пришли ко мне, слова
  Душа подсказывать взялась.
  Я для любви давно мертва.
  В стихах она лишь осталась.
11.03.2003 г.

Н.Ф.Костюченко.

Не любовники мы, знаю.
  Мы товарищи с тобой,
  Но конверт я открываю
  Чуть дрожащею рукой.

  И сольется бисер строчек
В тихий, теплый разговор,
И машинный мелкий почерк
Нашей дружбе не в укор.

Но а если вдруг случится,
Станет сладкою строка,
То уж тут, как говорится,
Нету худа без добра.
14.01.06 г.

*****
Играют блики света.
  На тропочке в лесу
  Лежит, смеется лето,
  Одетое в кайму.

  Кайма совсем живая
Тихонько поползла,
Сместилась убегая,
И снова замерла.

Но шаловливый ветер
Упал резвясь в листву,
И, даже не заметив,
Затушевал кайму.

Осенний клен.

  От чего шумишь печально,
  Стонешь, клен, ты на ветру?
  Может шлешь привет прощальный,
  Иль подругу ждешь свою.

  И зачем же вспыхнул ярко,
  Листья кровью налиты,
  И горишь теперь так жарко
  Средь осенней тишины.

Может быть твоя подруга
Сердце дубу отдала
И забыла тебя друга,
От того ль печаль твоя?

  Может осени дыханье,
  Лета бабьего тепло
  Щемят болью, вспоминаньем
  Что прошло и не прошло.

  Будь спокоен, клен могучий
  И забудь все до весны,
  А весна, как лекарь лучший,
  Раны вылечит твои.

  И шуметь листве зеленой.
  В теплом мареве любви
  Поколенью новых кленов
  Будешь радоваться ты.

Не буду я грешить.

  Любовь она, как звездочка в ночи,
Меня согрела ярким светом,
Но я душе сказала замолчи,
Не смей спешить к нему с ответом.

  Пожар одной мне легче погасить.
  Гасить его надо в начале.
  Не вой душа, не надо голосить –
  Семья на пьедестале.

Не буду я грешить, я не хочу,
И богом не простится это.
И замирая от любви молчу,
Любовь оставив без ответа.
24.09.2004 г.

Отцовство.

  И сверток желанный, и бант синеокий
Тихонечко дома отец развязал.
Кровинку родную и лоб свой высокий
В родившемся чуде он сразу узнал.

  Сопит с пузырями, сопит его крошка.
  С волнением в сердце давно ожидал,
  А пяточки-ножки и ручки-ладошки
  Он нежно и долго ему целовал.

  На теплых ладонях шевелится крошка,
Само продолжение верной любви.
Забота и нежность растут понемножку
В широкой и теплой отцовской груди.

  Всегда превозносим свое материнство,
  О чувствах отца не спешим говорить.
  Отец и ребенок - святое единство
  Его невозможно никем заменить.
03.08.2006 г.

*****
Любовь не бывает без горя,
И сладких минут через край.
И споря с тобой и не споря
Она уведет тебя в рай.

  В раю том и сладко, и горько,
И как уж кому повезет.
Загадка любовь, но вот только
Разгадку бы знать наперед.

Найти бы такую дорожку,
Чтоб черные дни обойти,
Чтоб счастья нам понемножку
Встречалось на нашем пути.
  
  А счастье ничем не измеришь,
  У каждого счастье свое,
  Судьбу никогда не изменишь,
  Что богом дано, то твое.
07.01.2004

*****
Я с другими красиво болтаю.
  И словами могу ворожить,
  А с тобою я просто не знаю,
  Ну не знаю о чем говорить.

  К разговору меня приглашаешь,
А слова разлетелись, их нет.
Не поддержанный ты умолкаешь.
Слышим стуки мы наших сердец.

  Под счастливые их перебои
  Вдруг слова возвращаются в круг.
  И шепчу я родное до боли:
  «Я люблю тебя, милый мой друг!»

*****
В тихий вечер грусти нежной
Вдруг всплывет издалека
Из любви моей безбрежной
Случай яркий, как звезда.

  С ним плыву по морю жизни,
И несет меня волна,
И расплескивает брызги,
Доходящие до дна.

А на дне любовь алеет,
По колено море ей.
И никто уже не смеет
Выкрасть радости моей.
  
31.08.2004 г.

Н.Костюченко.

Товарищ далекий, дай руку.
  В минуты тревоги меня ободри.
  Пожалуюсь если на скуку,
  Красивым стихом ты ее прогони.

  Меня уведи по тропинке
  В чудесный и нежный мир ласковых грез.
  Ромашки дари и крупинки –
  Сердечки разбитых кукушкиных слез.

Дай руку, товарищ далекий,
Рябиновым жаром меня обожги,
В туман уведи синеокий,
Красивый скорее мне стих напиши.
  
                                                  10.08.2006 г.

*****
Не слышишь ты мое тепло,
Тепло душевное.
Всего не помнишь, что прошло –
Дела плачевные.

  Тебя понять я не могу –
Душой не слышишься.
И как песок на берегу
С водой колышешься.

Зачем же чувства борются
Твои наперебой.
И хочешь ты, и колется,
В любви же ты такой.
  
  Не любишь если, то уйди.
  Зачем сомнения?
  Оставлю все я позади
  Пустые бдения.
24.01.2006 г.

*****
Если в доме гуляет кручина,
А в душе расплескалась печаль,
Меньше думай о горе-причине,
Все пройдет, улетит она в даль.

  И увидишь ты снова рассветы,
  С них всегда начинаются дни.
  И твой ангел тебе для привета
  Вдруг подарит покой для души.

  Все от бога прими, он всесильный,
И на долю свою не ропщи.
Бог не даст тебе груз непосильный,
Только тот, что ты можешь снести.

*****
Дал мне бог просветленную душу.
  Я душою вас всех обниму.
  Чье-то горе я словом утешу,
  А кому-то в любви помогу.

  Наше горе оно не навечно.
  Время лечит любую беду.
  Не бывает беды бесконечной,
  С богом всем она нам по плечу.

А любовные беды - утеха.
И любовь, как девчонка в кругу:
И кружится, и радует смехом,
И капризную гонит пургу.
  
  От того-то она и желанна,
  Что покоя душе не дает.
  Если вдруг оборвется нежданно,
  Это место другая займет.

  Может будет немножко иная,
  Как обнова на нашем плече,
  Но желанная и дорогая,
  Что с тобою пойдет по судьбе.
04.09.2005 г.

*****
Упала зорька в озеро,
Горит себе, горит.
Березка в шали розовой
Задумавшись стоит.

  На взгорке завороженный
Зарю целует дуб,
И соловьи восторженно
Запели для подруг.

  Поет гармонь далекая,
  Девичий голосок.
  И вторит ему окая
  Мужской чудо-басок.

  В такой красе торжественной
Уходят тени прочь,
В тиши немой божественной
Уже колдует ночь.
                                                          10.01.2006 г.

Круговорот.

  Пушистый снег без ветра не кружится.
  Ловлю в ладонь приятный холодок.
  И этот снег весной преобразится
  В красивый говорливый ручеек.

  И прочь уйдут не нужные заботы,
И сам исчезнет он в пучине вод.
Ручьи весны такие доброхоты
Танцуют вечный свой круговорот.

  И вновь зимой начальною порою
Опять пройдет пушистый легкий снег.
Желанный он и радует собою,
И детский слышим мы веселый смех.

  Имеет на земле все продолженье.
  И люди – мы земные ручейки.
  Журчим, бежим, уходим мы в забвенье,
  А над землей опять благоговенье,
  Опять над ней курлычут журавли.
                                                                  30.11.2004 г.

Тишина.

  На стекле темнота расписалась
  Стынут сумерки у окна.
  Это осень пришла, распласталась,
  С нею под руку тишина.

  И такая она промозглая,
  Слезы-бусинки на стекле.
  А мне видится ночь морозная,
  Россыпь звездочек при луне.

  Но по осени так уж водится
Бродят шорохи, тишина.
Все пройдет, успокоится,
Небо звездами принарядится,
Станет нежною вышина.
2003 год

Кручина.

Сердце что-то томится в тревоге.
  Ждет, наверно, какую беду.
  Может близкому плохо в дороге,
  А помочь я ничем не могу.

  Всех спросила родных и знакомых,
  Обо всем разузнав исподволь.
  Все спокойно у них, у родимых,
  И напрасна душевная боль.

Я тревожусь, не зная причины,
Что-то сделать, наверно, должна.
Чтоб избавиться мне от кручины,
Песню нежную петь начала.

  Вот послышался стук на пороге.
  То стучится, конечно, беда.
  Я открыла, а осень в тревоге
  Грустным взглядом глядит на меня.

*****
Тише едешь – дальше будешь
Так пословица гласит.
Все былое позабудешь
Конь рысцою не бежит.

  А рысцою мне не нужно
По пословице живу.
Я шагаю безнатужно,
Словно в лодочке плыву.

И всегда, куда мне надо,
Без проблем я дохожу.
Без одышки, без огляда –
Я с пословицей дружу.
  
  Слов красивых не забудешь.
  Если трудно – не молчу.
  Тише едешь – дальше будешь
  Я всегда себе шепчу.
28.01.2004 г.

*****
Не своди со мною счеты,
Жизнь милая моя,
Что жила я без охоты,
Дни напрасно маяла.

  Знаю это грех великий –
Ты не терпишь пустоты.
Обещаю многоликий
Образ твой без суеты.

За подарок очень нежный
Я тебя благодарю,
И с поклоном, как подснежник,
Стих красивый подарю.
  
  Будут весны, будут зимы,
Ткешь свое ты полотно.
Мы с тобой неразделимы,
Я с тобою заодно.
26.01.2004 г.

*****
 Опять весна на белом свете
Своим чарует колдовством.
Моя душа в весеннем цвете
Живым забила родничком.

  Весенней птицей она белой
Парит в несбыточной мечте.
Ты не сиди, а что-то делай
Душа приказывает мне.

Угомонись, моя родная,
За все тебя благодарю.
И рада я, что ты такая
Пришла ко мне в мою зарю.
                                  09.01.2004 г.
                                     

*****
Вновь опять и опять на краю
  Зори яркие стелют шелка.
  Где же я? Я наверно в раю
  Слышу музыку издалека.

  То ручей, словно ангел лесной,
Нежно ластится, песню поет.
И такое случилось со мной,
Что мне хочется в небо, в полет.

Там летят, возвращаясь домой,
И курлычут мои журавли.
Что ж творится со мною весной
Я хочу улететь от земли.
  
  Только внемлю я зову любви.
  Мир не надо искать в небесах.
  Мне частицу его принесли
  Журавли на усталых крылах.

Весна.

  Проталины и лужицы,
И змейкой ручеек.
Как роженица тужится
Весна в родильный срок.

  На ветках почки пыжатся,
Со звоном талых вод
Идет, поет и кружится
Весенний хоровод.

И жаворонка пение,
Глубокий небосвод ...
Весна полна волнения,
Надежды и забот.
06.03.2003 г.

И.Н. Юриновой
Женщина с гитарой.

  Как хороша ее гитара,
Как удивительно поет.
От музыкального пожара
Все встрепенется, все замрет.

  Ветра подобно дуновенью
  По струнам пальчики пройдут
  И музыкальную колдунью
  В звуки романса уведут.

А голосочек ее нежный
То встрепенется, то замрет.
И хорошо, и жизнь безбрежна,
  Если та женщина поет.

  Как хороша она с гитарой.
  А голос ей – от бога дар.
  Лишь пропоет романсов пару
  И разожжет в душе пожар.
15.04.2003 г.

Портретик.

  В руках держу портретик маленький
Беззубый ротик, милые глаза.
Кровинка ты, цветочек аленький,
Любимая моя ты егоза.

  Болела ты – просила вышнего
  Комочек малой жизни сохранить.
  Не надо мне ничего лишнего,
  Осталось только б счастье мое жить.

Течет и в жизни все меняется,
И от меня ты внучка далеко,
Но ты с портрета улыбаешься
И на душе становится легко.

  Звони почаще, кареокая,
  Теперь сгустилась надо мною мгла,
  И ты теперь моя далекая
  В закат горящий звездочкой легла.
19.11.2003 г.

Я буду жить.

  Конец, конец сегодня всем делам.
  Сегодня внучка приезжает.
  Я расшвыряю хвори по углам.
  Мне встреча радость обещает.

  Впорхнуло счастье солнечным лучом,
  И сразу все преобразилось.
  Таким веселым, светлым стал мой дом,
  А сердце радостью забилось.

  Вот продолжение мое, мой взгляд,
Мои черты напоминает.
Наверно, правду люди говорят –
Родная кровь не умирает.

  Теперь я знаю – буду жить
Во внучке, правнуках, их детях.
Хоть сотню раз могу вам повторить:
«Я буду жить на том и этом свете».
         2000 год

Ремонт.

  Чтоб моей душе приятней было,
Дочка свой порядок навела,
Все покрасила, все побелила,
Выбросила много барахла.

  Стало все кругом светло и мило.
  Я по дому медленно брожу,
  Все хочу найти, что раньше было
  И никак нигде не нахожу.

  Раньше дом дышал теплом и лаской,
Пережить любую мог беду.
А теперь в нем сильно пахнет краской
И печали шепчутся в углу.
     2001 год

Страх.

  Тихо в доме, поздний вечер.
  Кто-то шаркнул за окном.
  Может это просто ветер
  По стеклу стучит сучком?

  От чего-то страшно стало,
Бьют часы, как метроном.
Так ведь раньше не бывало,
Когда жили мы вдвоем.

  Страх растет, и уже слышу
Кто-то дышит за стеклом.
Кто-то чем-то бьет по крыше,
В доме только я с котом.

  Все узнала в тот же вечер
  И смеялась над собой.
  Так стучал, резвился ветер,   
  Издевался надо мной.
04.03.2003 г.

Приспособленец.

  Цыплят хозяйка берегла,
Им кашу вкусную варила,
Не отгоняла воробья,
Кормежка мирно проходила.

  И понял хитрый воробей,
Что жить с цыплятами привольно.
Хоть он совсем не тех кровей,
Но сел на жердочку невольно.

  Приспособленец-воробей
  Цыплячий говор понимает,
  Плюет на чистоту кровей,
  Коль место теплое он знает.
2001 год

Руки.

  Стесняясь, руки чуточку дрожали.
  В шершавую мозольную ладонь
  Изгибы вен тихонько убегали,
  Неся в себе живительный огонь.

  И руку мне такая рука жала.
  Как много в ней чудесной теплоты!
  Я руку ту душой зауважала –
  Земной в ней много доброты.

  И руки те отныне и до века
Та сила, что ничем не заменить.
Даны они от бога человеку,
Чтобы дела великие творить.
01.09.2002 г.

Роза.

  Когда же утренней порой
Сбегает серебро с твоих листов,
И лепестки еще с росой,
Тебе, о роза, равных нет цветов.

  Шипами куст весь окружен
Цветок любви, признания цветок
Защитным свойством наделен
И ранит только тех, кто с ним жесток.

  Тебя создатель сотворил
  С красой твоих особых лепестков,
  Чудесным знаком наградил –
  Где дарят розы, там не надо слов.
11.07.2003 г.

                       Дарье Иосифовне Раевой.
Первая учительница.

  Прижаться к ней за счастье я считала.
  И в кулаке ткань юбки подержать.
  И помнится мне школьное начало,
  Учительница первая, как мать.

  Рука на волосы легла и гладит
  За то, что правильно все поняла.
  А если ошибалась – все уладит,
  Понятно все поправит и без зла.

  Я помню все, чему она учила.
  Без этих знаний дальше не шагнуть.
  Как поводырь тропинкой уводила
  И предо мной открыла знаний путь.

  Я к ней пришла на тихое кладбище.
  Так много пролетело разных лет,
  А память все еще тропинку ищет
  Покоится где светлый человек.

                                                     03.10.2003 г.
*****
По-простому бабка говорила.
  Это все теперь уже ушло.
  Для кого-то может некрасиво,
  Для меня «малешенько» светло.

  Никогда тех слов не забывала.
  И смешат, и радуют маня.
  Не сердечной бабка называла,
  А звала «жадобною» меня.

Речь сегодня наша непростая.
  Может через несколько веков
  Нашу речь частично вспоминая,
  Скажут, это говор простаков.

  То богато дерево ветвями,
  Если сок восходит по корням.
  Что осталось где-то за веками,
  По рукам связует и ногам.
                                                          02.08.2006 г.

Клен.

  Сбросил клен ты наряд золотой.
  Ветер голые ветви качает,
  А зима, что пришла на постой,
  Белой чайкой тебя обнимает.

  По-Есенински мне не сказать,
И тебе не шагнуть на дорогу.
Я пришла, чтоб тебе рассказать
Про душевную боль и тревогу.

  Я прижмусь к твоей льдистой коре,
  Ведь корнями ты слушаешь землю.
  Я и ты, мы с тобой в серебре,
  Я тебя словно друга приемлю.

  Мне весной свою песню пропой
  И своей поделись силой вешней.
  А сейчас ты стоишь, дорогой,
  Словно путник заблудший, нездешний.

  Но услышим с тобою мы звень,
  И ручьи затанцуют на склонах.
  Вечный звон, вечный зов в голубень,
  Мы пред ними склонимся в поклонах.

Летний полдень.

  Вянут травы, пахнет медом,
На цветах гудят шмели,
А в реке за тихим бродом
Плещет рыба на мели.

  За рекой дорога в гору,
Слева лес березовый,
И бежит навстречу взору
Клевер морем розовым.

  Все притихло, все замлело
В море солнца чуть дыша.
На лугу в кофтенке белой
Ходит цапля не спеша.

  Жар-ярило сушит сено,
За рекой стоят стога.
У погоды нету смены,
Серебром блестит река.
01.12.2003 г.

На рыбалке.

  Что за чудо удить рыбу!
Чутко дремлет поплавок,
Но вот жилка дала дыбу –
Лещ наживку поволок.

  Чуть поддернешь – ощущаешь
  Тяжесть рыбины рукой
  И от счастья замираешь
  Рыба борется с тобой.

  Но тянуть нужна сноровка,
Не зевай и не спеши.
Если удить будешь ловко,
Будут удиться лещи.
18.03.2002 г.

                                    *****
Вот пришла разбубенная осень.
  Словно баба, отбившись от рук,
  Сильным взмахом вокруг себя косит,
  Звук косы проверяя на слух.

  Не понравится зелень дубравы –
Желтый в крапинку вяжет платок.
Для утехи и бабьей забавы
Вышьет инеем ближний лужок.

  И шумит, и бушует всечасно,
И с грустинкою песню поет.
Но, подумавши, скажет напрасно
Во мне бабье упрямство живет.

  И тогда зашумит листопадом
И своей удивит тишиной.
А прощаясь с красивым нарядом,
Станет плакать холодной слезой.
17.08.2004 г.

*****
Здравствуй в белом сарафане
Наша зимушка-зима.
Что лежит в твоем кармане,
Знаешь только ты сама.

  Может ты подаришь вьюгу,
Что дорожки заметет
И свою песню-подругу
Нам по-своему споет.

  Может дунешь ветром колким,
Щеки жаром зацветут,
И морозные наколки
На ресницы упадут.

  Друг тебе мороз сердитый,
  Но его ты придержи.
  Лучше будь ты домовитой,
  Все живое сохрани.
20.11.2004 г.

Поле.

  Предо мною огромное поле,
По нему я по кругу хожу.
Все ищу убежавшую долю
И по следу за нею брожу.

  Здесь встречает меня, как подругу
  Милый сердцу знакомый простор.
  Две березки, склонившись друг к другу,
  Меж собою ведут разговор.

Ветер нянчит цветы зверобоя,
Хоть неброски, но очень милы.
А ведут хоровод меж собою
Ароматной душицы цветы.

  Взгляд чарует собой валерьяна,
Клонит в тихом поклоне себя.
Знаю, лечит душевные раны
С розовинкой колдунья моя.

  Ты до боли знакомо мне, поле.
  Я не даром с тобою дружу.
  Где-то здесь уронила я долю
  И пока что найти не могу.

Дождик.

  Я бегу, и дождик тоже,
Кто быстрее, чья возьмет?
Только он проворней все же
Забегает наперед.

  Пляшет он перед глазами,
А по телу холодок.
И щекочет, и струями
Он с моих сбегает ног.

  Мочит – пусть, а я не стану
  С ним играть вперегонки.
  Он, как доктор, лечит раны
  И избавит от тоски.

  Я иду, и дождик тоже
Летний теплый словно друг.
Я шепчу, ты мой хороший,
Он танцует возле губ.
15.08.2005 г.

Кукушка.

  Мне кукушечка считала
Сколько прожила,
А потом она считала
Сколько жить должна.

  Ты пророчица кукушка,
Милая моя.
На счетах твоих, кукушка
Век, а не года.

Я кукушку попросила
Милых посчитай.
Она столько надарила –
Только обнимай.

  Поцелуев сладких сколько
Будет у меня?
А кукушка только, только
Насчитала два.

  Ах, проказница кукушка
  Издеваешься.
  Где не надо, там, подружка,
  Надрываешься.

Две осени.

  Шлепает осень по лужицам
В сером платочке дождей,
Холодом дышит и кружится
С грустною песней своей.

  Ночки глухие и темные
Носит она на плечах,
Косы распущены мокрые,
Слезы-знобинки в глазах.

  Осень другая припомнилась.
  Пела она не о том.
  Мне полюбилась, запомнилась
  Осень в дожде золотом.

  Шепчет листочек и падает,
Гонится вслед за ногой.
Грустно немножко, но радует
Осени дождь золотой.

  С неба Большая медведица
  Золото сыплет с ковша,
  А под луною все светится,
  Ночка горит, как свеча.
16.07.2003 г.

Звезды.

  Звездочки, милые звездочки,
Все ли сосчитаны вы,
Ярко горящие точечки
В бездне загадочной тьмы.

  Как вы красивы в мерцании.
  Может нам шлете привет?
  Вы же в земном понимании
  Души, которых здесь нет.

  Не от того вы милые
Нежите светом? Увы,
Может тоскою гонимые,
В небе сгораете вы?

  Звездочки, есть вам названия,
Строгий у вас хоровод.
С вами зовет на свидание
Чистый ночной небосвод.
28.03.2003 г.

Утро.

  Серебрятся воды, серебрятся травы,
И в лучах лениво топчется туман,
И полощут кудри в тихой речке ивы,
Примеряет утро росный сарафан.

  Загорелась зорька розовым рассветом,
  И поет зарянка, провожая ночь.
  Погасило звезды утро своим светом,
  Нежную прохладу прогоняя прочь.

  Согреваясь, воздух маревом струится,
Переливы нежны, как из хрусталя.
И в нарядном утре все кругом лучится,
Отдавая с грустью сказку в руки дня.

В.Краснопевцеву.
Читал стихи свои поэт,
А голос тихий нежился.
Читал о той, которой нет,
И он душой заснежился.

  Мне так понятна его боль
С тоской и заморочеством.
В моей душе такой же ноль
Прописан одиночеством.

Мне этот нравится поэт.
Душа немножко мается.
Теперь его уж с нами нет.
В стихах он продолжается.
                                                              2003 г.

Первые шаги.

  У стенки ставит мамам малыша.
  И ласково зовет, к себе манит.
  Он топчется на месте не спеша
  И шаг пока что сделать не спешит.

  Надулся, покраснел, течет слюна.
  А мама пальцами зовет, зовет.
  И сделал первых два шага сполна.
  Потом еще, еще! Упал, ревет.

  Сыночка хочет мамочка поднять,
  Но к стенке, плача, сам малыш ползет.
  У стенки сам становится опять.
  И к маме он теперь уже идет.
2002 год

*****
Если ты богат душою –
Мир земной всегда хорош.
Если зависть, злость с тобою –
Счастья в жизни не найдешь.

  Будешь мыкаться, томиться,
Будешь клясть свою судьбу.
Значит надо помолиться,
Душу вылечить твою.

  А тогда и солнце краше,
  Люди славные кругом.
  Ох, грехи, грехи вы наши.
  Освяти молитвой дом.
03.03.2003 г.

Человек и совесть.

  Человек судьбу не выбирает.
  И порой бывает нелегко.
  Только совесть рядом с ним шагает –
  Стражница и спутница его.

  От нее, конечно, не уехать.
  Бесполезно от нее бежать.
  Тень свою никак не переехать,
  Совесть будет рядышком шагать.

Но бывает, в жизни так бывает
Это вовсе даже не секрет:
Если совесть в ком-то умирает,
То считай, что умер человек.

Ожерелье.

  Горят красиво свечки
  За праздничным столом,
  И вкусно пахнет с печки
  Горячим пирогом.

  Сегодня день рожденья,
А годы, сколько их?
Считаю с наслажденьем
Голубчиков моих.

Как камни в ожерелье
Ложатся они в ряд.
Красивым отраженьем
Отдельные горят.

  Теперь им цену знаю,
Особенно люблю
И, как дитя, качаю
У жизни на краю.
30.05.2003 г.

*****
Богата ль я, меня спросили?
Конечно да, конечно да.
Имею ль я автомобили,
Тусуюсь громко иногда?

  Гараж имею. В нем «копейка»,
  И та уж детям отдана.
  Стою в рабочей телогрейке,
  Выходит я совсем бедна.

Но как сказать? Кто пуст душою
Меня, быть может, не поймет.
Богатство, как вода весною,
Придет и так же уплывет.
  
  Не надо мне богатств огромных,
Моя богатая душа.
Хватает ей доходов скромных,
И жизнь так дивно хороша!
11.03.2003 г.

Чистюля.

  У меня в квартире чисто.
  Я не хвастаясь скажу,
  Что порядок этот просто
  Каждый день я навожу.

  Вот приходит муж с работы,
Я в делах, в своих делах.
И встречаю без охоты
В старой кофте на плечах.

  Я сварила ужин вкусный,
  Ставлю все ему спеша.
  Ест один и сидит грустный,
  Чем же я не хороша?

  Мне сказать ему охота
  Про рабочие дела.
  У меня же есть работа,
  Не дослушав, я ушла.

  Мне помочь во всем он хочет
  Летит голову сломя,
  Но в моих делах не точен,
  Лучше сделаю сама.

  Чай вечерний ему тоже
  На салфетке подала.
  Взгляд чужой и сказал все же
  Ты себя бы прибрала.

  Дальше молвил без отрады,
  С грустью глянув на меня,
  Мне работницы не надо,
  Очень мне нужна жена.
09.06.2003 г.

Курск.

  Подводка ранена, убита,
На грунте илистом лежит.
На ней пробоина пробита,
Ее никто не защитит.

  А над землею SOS несется
  И души рвет напополам.
  Как же могло так получиться –
  Ребят оставили волнам.

  Кто нам за них теперь ответит.
  Не верим лживым мы словам.
  Как жить теперь на белом свете
  Невестам, вдовам, матерям?

  За деньги милого не купишь
  И сына тоже не вернешь,
  Пожар в душе их не потушишь,
  А больше шрамов нанесешь.

  А вот виновные спокойны.
  Их не укажете вы нам
  И не ответите достойно
  Невестам, вдовам, матерям.

Старики.

  По дорогам шагают в осень
Наши славные старики.
Если даже помочь не просят,
С добрым чувством им помоги.

  Были тоже они когда-то,
Как сегодня и я, и ты.
Их походка была крылатой,
Были радужными мечты.

Как и все они постарели.
Всякой жизни назначен срок.
Годы ласточкой пролетели,
Каждый шаг – воробьиный скок.

  Если встретишь их у заката,
Руку помощи протяни.
Мы и сами с тобой когда-то
По такому пойдем пути.

Игрушка.

  Недавно старушка купила игрушку.
  В музее теперь патефон.
  И часто старушка играет с игрушкой
  С названием магнитофон.

  Вот вставит старушка кассету в игрушку,
  Сама вдруг на ней запоет.
  И рада, смеется. Ведь голос с игрушки
  Легко и красиво плывет.

  Теперь уж она ну совсем не старушка
И авторской песней живет.
И много наверно под эту игрушку
Романсов своих напоет.
02.08.2003 г.

Все пройдет.

  Ветер воет в проводах –
  быть дождю.
  Радость нежная в словах –
  я люблю.
  Бьется птица за стеклом
  не дышу.
  Весть какую и о чем
  получу.

  Если радостная весть,
я приму.
Если горе в вести есть –
прогоню.
Только память не могу
я прогнать.
С нею вновь переживу
все опять.

  Жизнь пройдет передо мной,
  как кино.
  Я стараюсь не забыть
ничего.
  Одиночество и ночь –
  грусть поет.
  Здравствуй мама, скажет дочь,
все пройдет.
10.02.2005 г.

*****
  Семьдесят пять – это мало иль много?
Не хочу я о том рассуждать.
Если сердце стремится в дорогу,
Значит надо шагать и шагать.

  Семьдесят пять – это много иль мало?
Я не стану ни врать, ни хитрить.
Жить я вовсе еще не устала
И стихами хочу говорить.

  Семьдесят пять – это много и мало.
2006 год

*****

  Когда я буду бездыханна,
Придут меня наверно провожать
В последний путь обетованный
Кто знал меня или успел узнать.

  Я всем им буду благодарна.
  И говорю, потом мне не сказать,
  Я перед теми покаянна,
  Кого могла хоть как-то обижать.

О если б...

  О если б можно, было можно
  Назад немножко убежать,
  Тогда так не было б тревожно,
  Что не успею все сказать.

  Воспеть бы милые дубравы,
Поля с глазами васильков,
Где в пояс кланяются травы
Под звон веселых ручейков.

  Где сердцу милые березы
  Красивый водят хоровод,
  Где серебром искрятся воды
  И манят в свой водоворот.

  О если б можно, было можно!

Костер.

  Я в поэтическом костре
Сушинка малая.
Трещат поленья в той жаре,
Их пламя алое.

  Но может сколько-то тепла
Есть от меня в костре.
Не даром я в него легла
Под вечер на заре.

  Я только с краешка горю,
  Но всеравно видна.
  Грустинкой нежной говорю,
  Она душе нужна.

  Горит костер, и я живу.
  Я без него ничто.
  Теперь я знаю наяву
  Не жить мне без него.
2004 год

Госпожа-судьба.

  Я иду к тебе с поклоном,
Госпожа-судьба.
Ты пришла с веселым звоном,
Чувства бередя.

  Прогнала мои печали,
Скуку на бегу.
Что дарила мне вначале –
В сердце берегу.

Знаю, послана ты богом –
Все твое приму.
Если даже будешь строгой,
Я тебя пойму.

  Все твои законы святы.
  Кругом голова,
  Если даришь запах мяты
  И стихов слова.
13.08.2006 г.

*****
Сентябрит, и туман по лугам,
Лето жаркие песни отпело.
И летят журавли по ночам,
И курлычут о чем-то несмело.

  Эти крики ночные вошли
  В мое сердце, грустить заставляют.
  Мои годы – мои журавли
  В невозвратную даль улетают.

Возвратятся весной журавли,
Только годы уже не вернутся.
Ну и пусть! Пусть остались вдали,
Остальным поспешу улыбнуться.

  Сентябрит, воздух свежий такой,
И рябины красой полыхают.
Тихо веет осенней тоской –
Журавли, журавли улетают!
26.09.2006 г.

Как лиса в гости ходила.

  Идет лиса к подруге в гости.
  Спешит и под собою ног не чует.
  Давненько не были мы вместе,
  И я, пожалуй, заночую.

  Моя лиса уже кухарит.
  Она цыпленка мне подаст, я знаю.
  И сала вкусного нашкварит,
  Напьюсь я с пирогами чаю.

Вот после долгих обниманий
Зовет подруга музыку послушать,
А вместо вкусных ожиданий
Кофе без пирогов откушать.

  Но кофе лисонька не хочет,
  Хоть знает это нынче очень модно.
  Живот от голода бормочет.
  Домой пришла лиса голодной.

  Теперь она умнее стала:
  Когда подруга в гости приглашает,
  Наестся дома доотвала
  И ну знай кофе восхваляет.
05.01.2007 г.

Есенину.

  Златокудрое русское чудо
Из рязанских лесов и полей,
Тебя знают в России повсюду,
Звонкогласый ты наш соловей.

  Рано роща твоя золотая
Вдруг умолкла, роняя листы.
Петь могла бы еще, не смолкая,
Добавляя в слова красоты.

Видно богу так было угодно,
И вина в том твоя не одна,
То, что жил ты разгульно, свободно,
Утопая в бокале вина.

  Ах, Россия, моя ты Россия,
  Не смогла уберечь соловья.
  А помочь ему песни просили
  На закате короткого дня.
04.11.2006 г.
 
Август.

  Стала красной рябина,
  Стали хмуриться дали,
  И пришла сентябрина
  С паутинками в шали.

  Август ждал сентябрину,
Мыл тропинки росою,
Из тумана перину
Слал в лугах за рекою.

  Ткал ковры из ромашек.
  Для своей сентябрины
  Клал в заветный кармашек
  Гроздья алой калины.

  Обнялись и танцуют
Грустный вальс на опушке.
Он, прощаясь, целует
Рыжий локон подружке.

Губы твои.                        

Губы твои я забыть не смогу.
  Они словно прибой на морском берегу.
  Теплы и нежны, всегда хороши
  И ласкают волной, что идет из души.

  Опять мы с тобой, опять мы вдвоем.
  Нас ласкал и погас уж давно окаем.
  Деревня встает, соловейка поет,
  А любовь нам с тобой разойтись не дает.

  Рука на плече и взгляд дорогой.
  Мне беда не беда, если милый со мной.
  Шепчу я себе опять и опять
  С милым рай в шалаше я готова принять.

  Губы твои никому не отдам.
  Не хочу их делить я ни с кем пополам.
  Они только мои и всегда хороши,
  И ласкают волной, что идет из души.
                                       16.02.2005 г.

Воспоминание.

  Клевера запахи, мяты душистые,
  Все перепутали вы.
  Тихо тоскуют поляны пушистые –
  Пристани нежной любви.

  Сколько мы видели в жизни прекрасного:
  Россыпи нежной зари,
  Как согревало нас солнышко красное
  В жаркие, жаркие дни.

Тихо встречали малинники скромные,
Чудо в крупинку даря,
Небо высокое – птица огромная
Пало стеною дождя.

  Ветром овеяны, солнцем обласканы
Наши тропинки в лесах…
  Были прекрасные дни не напрасными –
  Топчется память в глазах.

Кутерьма.

  Все обычно кругом:
Свет ночной и дома.
Только в сердце моем
Кутерьма, кутерьма.

  Я страдаю любя,
В окнах розовый свет,
Может, любит меня,
А быть может, и нет.

  Как узнать мне о том?
Может, крикнуть в ночи,
Может, там за окном
Вдруг погаснут огни.

Она выйдет сама,
Выйдет чудо-любовь
И моя кутерьма,
И сердечная боль.

Свет погашен давно,
И в груди моей тьма.
Я приду всеравно
Вновь к тебе кутерьма.

Ты не спеши.

  Ты не спеши, ты не спеши.
  Окинь внимательным всех взглядом.
  Вокруг красотки хороши,
  А я особенная рядом.

   Припев: Я подарю тебе колодец
     доброты,
     А в нем душа моя
     колдует.
     Она исполнит все,
     что пожелаешь ты,
     Своей любовью очарует.

  Ты не пройди, ты не пройди.
  Такую, как меня, не встретишь.
  Любви не будет впереди,
  Если меня ты не заметишь.

   Припев: …..

  Постой, постой, не проходи.
  Я на земле твоя судьбинка.
  Ты в мой колодец загляни,
  Твоя живет там половинка.

   Припев: …..
05.03.2003 г.

Поговори со мною о любви.

  И почему не говорим мы о любви,
Когда уж годы за плечами,
Когда уже и дети наши влюблены,
Но о любви молчим мы сами.

 Припев: Поговори со мною о любви.
   От твоих слов помолодею.
   В мои глаза, как прежде посмотри-
   Любовью вновь я заболею.
 

  И почему не говорим мы о любви?
В заботах жизни тонули.
В любви остались только кровные черты,
А черты нежные уснули.

 Припев: Поговори со мною о любви.
   От твоих слов помолодею.
   В мои глаза, как прежде посмотри –
   Любовью вновь я заболею.
                                       02.08.2005 г.

*****
  Когда рассвет зарею осветится,
К тебе придет чудесный сон.
И пусть любовь моя тебе приснится,
Чтоб знала ты, как я влюблен.

  И что сказать, и как же объясниться?
Таких мне не хватает слов.
В душе моей любовь огнем кружится,
Я для нее на все готов.

  И всю красу, весь рай садов цветущих
Тебе готов я подарить.
За взгляд твой нежный и всегда зовущий
На свете стоит, стоит жить.

Когда рассвет зарею осветится,
Увидишь ты правдивый сон.
Тебе не только вещий сон приснится,
Я буду рядом, я влюблен.
06.05.2004 г.

Напрасно с тобой мы расстались.

Искрились снега под луною,
  В небе звездочки и на земле.
  И всю ночь напролет нам с тобою
  Звезды нежно светили во мгле.

  А помнишь, как мы собирали
  Наши звезды в красивый букет,
  Но потом мы их всех растеряли.
  Были звезды, и их уже нет.

  Напрасно с тобой мы расстались.
  Все так близко, что было давно.
  До сих пор я еще умиляюсь,
  Когда звезды мне смотрят в окно.
17.03.2004 г.

Зима-проказница.

Зима моя, зима-проказница,
Зачем же топчешься туда-сюда?
Бываешь ты девчонкой-безобразницей
И вдруг мне снова даришь холода.

  Зачем ласкаешь ты надеждами?
А я теперь сказать тебе должна:
В душе озноб под теплыми одеждами,
Ей теплая мелодия нужна.

  Мне пой, зима, метелью снежною,
Но лишь о том, что было и прошло.
Согреюсь я теплом от счастья прежнего,
Оно на сердце радостью легло.
26.10.2002 г.

Озари ты меня.

Подари мне улыбку, мой друг,
Нежным взглядом меня ободри.
Столько вижу счастливых вокруг,
Озари ты меня, озари.

  Пусть надежда, как лучик, горит
Без сомнений, обид и тревог.
Слышишь, милый, как сердце стучит,
Словно птица попалась в силок.

  Я другого любить не смогу,
Мне тебя не забыть никогда.
А любовь, словно кровь на снегу,
Словно неба живая звезда.

Подари мне улыбку, мой друг,
Нежным взглядом меня ободри.
Столько вижу счастливых вокруг,
Озари ты меня, озари.
30.01.2004 г.
Сирень.

Серенький день, ветреный день,
Небо в сплошных облаках,
Но видится мне в букете сирень
В дрожащих твоих руках.

  Зоревый цвет, ласковый свет,
Руки твои на плечах.
И слово люблю, и моченьки нет –
Тону я в твоих глазах.

  Белая ночь, губы слились,
Люблю повторяешь вновь.
И рук не разнять – так крепко сплелись,
Как наша с тобой любовь.

Годы прошли, нас расплели,
Но видится мне сирень.
Как руки твои на плечи легли,
Мне помнится этот день.
                                                                 02.12.2002 г

Прости.

Сгорает нежно день в лучах заката,
И соловьи запели о любви.
Наверно, я немного виновата,
Но ты приди, пожалуйста, приди.

  В груди горит огонь воспоминаний,
И без тебя его не погасить,
Но на скамью божественных свиданий
Еще я долго буду приходить.

  Я буду ждать тебя в лучах заката,
Приди послушать музыку любви.
Любовь всегда прощением богата,
И ты меня, пожалуйста, прости.

Благодарю.

  Благодарю за робкое признанье
И танец сердца в музыке любви,
За долгие минуты ожиданья,
За трепет и сомнения души.

  Упала ночь росистым покрывалом,
Мерцают звезды в такт твоим словам,
Поет ручей в веселье небывалом.
Люблю, люблю, читаю по глазам.

  Благодарю за чудные свиданья
И поцелуи сладкие твои,
За данные тобою обещанья,
За нежный взгляд, кричащий о любви.

И пусть любовь живет, не увядая,
Я чувства тихо в ней пошевелю.
А на любовь, любовью отвечая,
Опять тебя за все благодарю.

Ландыши.

  Весна не даром ворожила,
Слетали с яблонь лепестки.
Она любовь нам подарила,
Любила я, любил и ты.
 Припев: А в лесу ландыши,
   А в лесу ландыши цвели,
   А в лесу ландыши цвели
   Лесные звездочки любви.

  Вокруг все было голубое
И в нежно-розовых тонах.
С тобой за чувство дорогое
Пили вино на брудершафт.
 Припев: А в душе ландыши,
   А в душе ландыши цвели,
   А в душе ландыши цвели
     Живые звездочки любви.

  Мы потеряли это чувство,
Оно распалось на глазах.
Теперь нам вместе стало грустно,
И льдинки плавали в словах.
 Припев: Из души ландыши,
   Из души ландыши ушли,
   Из души ландыши ушли
   Погасли звездочки любви.

Но как давно все это было,
Льдинки растаяли в словах.
И я теперь бы вновь испила
Того вина на брудершафт.
 Припев: А наши ландыши,
   А наши ландыши опять,
   А наши ландыши опять
   Мне не дают спокойно спать.
                                       26.04.2003 г.

Кружился вальс.

  Кружился вальс, и спора нету
Я вас должна благодарить,
Что милой юности минуту
Вы мне хотели подарить.

  А годы все перечеркнули –
Не получилось вальс кружить.
Благодарю, что вы решили
Меня на танец пригласить.

  О, если б можно, было можно
До ваших годы сократить.
Конечно, было бы возможно
Тот вальс красиво откружить.

Кружился вальс, и спора нету
Я вас должна благодарить,
Что милой юности минуту
Вы мне решили подарить.

*****
  Краснеют рябины,
Кончается лето,
И осень грустинку
Отправила в путь.
Но шепчет о лете
И хочет при этом
В сердца наши глубже
С тобой заглянуть.

  А осень нам в радость
Своим листопадом
Напомнит о лете
Листвой золотой.
Дай руку, дай руку,
Чтоб быть с тобой рядом
И чтоб никогда
Не остаться одной.

Краснеют рябины,
Кончается лето,
И осень грустинку
Отправила в путь.
С тобою мы рядом,
Но мы почему-то
Лелеем и нежим
Осеннюю грусть.
09.03.2004 г.

Листочком с адресом…

  Листочком с адресом к тебе
Однажды тихо залечу.
Один что ты в моей судьбе
Тебе я нежно прошепчу.

  И хмурым вечером в окно
Дождинкой-каплей постучу
И что люблю тебя давно,
Я звонким ветром прокричу.

И яркой звездочкой тебе
В твои ладони опущусь.
И, может быть, в твоей судьбе
Твоим я счастьем окажусь.

А ты услышь меня, услышь,
Окошко настежь распахни.
В такой любви не устоишь,
Прими любовь свою, прими.

Не придешь ты сегодня в гости.

  Между нами версты, версты,
И седая метель метет.
Не придешь ты сегодня в гости,
А тебя мое сердце ждет.

  Годы боятся, боятся,
  И локон седой не велит
  Счастливыми нам оказаться,
  А глупое сердце болит.

  Вечер тревожный и серый,
Все метель замела на пути.
И ты не придешь ко мне первый,
Я к тебе не смогу придти.

Между нами версты, версты.
07.10.2006 г.
 
Ужастик.

 Это кто в траве покосной
Звонко песенку поет?
Но травы не любит росной,
Ножку ножкою не трет.

 Моет свой на брюхе хлястик.
 Лишь роса с травы сойдет,
 Этот маленький ужастик
 Снова громко запоет.

Фрак из крылышек зеленый,
Ноги длинные при том.
Кто смышленый мне подскажет
Как ужастика зовем?

 (Кузнечик)

Упрямец.

 Жил упрямый лягушонок,
Делал все наоборот.
Этот маленький чертенок
Прыгал только не вперед.

 Надо лапками, что сзади,
Оттолкнуться от земли,
Но упрямости он ради
Жмет на лапки впереди.

 Нет прыжка, ползет он задом,
И лягушкам всем смешно.
Мама учит, она рядом,
Он не слушает ее.

Мама просит: «Ради бога,
Прыгай, маленький, вперед».
Только мамина тревога
В нем ответа не найдет.

Так и ползал лягушонок,
Был обижен на весь свет.
Проглотил его ужонок,
И упрямца больше нет.

Строитель.

  Буду строить я дома
Крепкие, высотные
Из цветного кирпича
И всегда добротные.

Будут люди жить в домах
Или учреждениях.
Я в строительных делах
Мастер без сомнения.
                                             16.04.2006 г.

Спасатель.

 Купила мама Мише
Короткие штанишки.
Сказала мама Мише:
«Штанишки береги.
Не лезь ты в них на крышу,
Не пачкай и не рви».

 Скажите, как быть Мише?
Котенок влез на крышу,
А слезть боится с крыши,
От страха весь дрожит,
С мольбой смотрит на Мишу
И жалобно кричит.

 И снял штанишки Миша,
В трусах полез на крышу.
С высокой этой крыши
С котенком вместе слез.
Знать вырастет из Миши
Спасатель МЧС.

*****
Скоро в школу я пойду,
Чтоб учить науки.
Буквы я учил в саду,
Все прочту без муки.

  В школе буду я писать
Все слова по строчкам,
Не забуду на конце
Я поставить точку.

  И считать могу. В саду
Тоже нас учили.
Подготовленным приду –
В сад не зря ходили.

           16.04.2006 г.

Синица.

 Белощека, черноока.
 И пушиста, и легка
 Вьется с песенкой синичка
 Над кормушкой у окна.

 Крестик лапок тонкий, тонкий
Остается на снегу.
Голосочек звонкий, звонкий
Нарушает тишину.

 Этот звонкий голосочек
 Кличет юную весну.
 Чудный маленький комочек
 Напевает тью, тью, тью.

02.02.2002 г.

Поздняя осень.

  Хмурится поздняя осень,
В стекла стучится дождем,
Грустную песню доносит,
Ветер поет за углом.

  Ветер и дождик холодный
Будут обнявшись дрожать.
Где-то волчице голодной
В стаю волчат не собрать.

  Воет от злости волчица,
Нервно шевелит хвостом.
Ежится мокрая птица,
Спорит с холодным дождем.

Только березке пониклой
Ветер и дождь нипочем:
Смотрит с прощальной улыбкой,
Моется стылым дождем.

Подкидыш.

 Нам подбросили котенка
Рыжего красивого.
Плакал он в канаве звонко,
Взяли мы плаксивого.

 Спать улегся он в ботинок,
Отказался от удобств.
Этот маленький котенок
По характеру не прост.

 Если что-то не по нраву –
Дыбом шерсть и пикой хвост,
И рычит нам на забаву
Милый маленький прохвост.

Видно будет он воякой,
За себя он постоит.
На цепи сидит собака,
На собаку он фырчит.

А возьмешь его на руки,
Замурлычет, запоет.
С ним не будет в доме скуки,
Музыкант у нас живет.

20.07.2006 г.

Огурец.

 Я огурчик не бочастый.
 Стройный я и пупырястый.
 Я на грядочке лежал,
 Грелся я и загорал.

 Ты приди ко мне на грядку.
 Собирай все по порядку.
 Вот такой на грядке рай –
 Собирай да собирай.

 Помогу я твоей пище
 Быть полезней и быть чище.
 Хоть калорий во мне нет,
 Есть зато другой секрет.

Без меня не та окрошка,
И не вкусная картошка.
И соленый вкусный я,
Ешьте круглый год меня.

25.06.2005 г.

Нож.

 Есть у папы нож, он острый
И в чехольчике лежит.
Только папа серебристый
Нож потрогать не велит.

 Этим ножиком без спроса
Вова палочку строгал.
И дивился он вопросу:
Зачем папа запрещал?

 Нож работает отлично.
 Вова точно уже знал,
 Что из палочки приличный
 Вдруг получится кинжал.

Но кинжал не получился.
Ножик острый, как бритва,
В Вовин пальчик больно впился
И ужалил, как оса.

Теперь Вова точно знает –
Брать не надо ничего.
Если папа запрещает,
Надо слушаться его.

                    01.09.2004 г.

Наше лето.

 В небе солнышко гуляет,
На земле ручей поет,
Лето жаром полыхает,
Теплым маревом плывет.

 А над озером летает
 Звонкий хохот ребятни.
 Их тела вода ласкает,
 Дремлют бабушки в тени.

Жаль, не долго так бывает.
Теплой милою порой
Наше лето убегает
По тропинке грозовой.

                                             17.07.2002 г.

Маша-парикмахер.

 Маша челку поправляла.
 Все ровняла да ровняла.
 Справа стала чуть короче.
 Слева тоже очень, очень.

 С браком ножницы купили,
Снова вправо закосили.
Маша чуточку устала,
А вот челки-то не стало.

И зачем теперь косички,
Две тонюсеньких сестрички.
Маша косы отрезает
И нисколько не страдает.

Мама очень рассердилась.
Что поделаешь – смирилась.
А подружка ей сказала:
«Ты без кос плохая стала».

Теперь Машутка очень ждет,
Когда же челка отрастет?
Когда вырастут косички,
Две красивые сестрички.

                                         30.06.2005 г.

Кораблик.

 Чудный кораблик плывет по воде,
 Легкий кораблик и белый.
 Синее море в тазу на столе,
 Имя кораблика – «Смелый».

 Я капитан, у руля я стою.
 В море огромные волны.
 Белый кораблик я в порт приведу,
 Мною все будут довольны.

 Скажут матросы: «У нас капитан
 Лучший и самый умелый.
 Корабль провел по большим волнам,
 Корабль с названием «Смелый»».
                                                         16.04.2006 г.

    Зимний сон.

 От зимы зарылись в норах
В желтых пятнашках ужи.
И теперь в своих квартирах
Спят колючие ежи.

 Осень сменится зимою.
 Будет в норках благодать:
 Снег кроет их собою,
 Все спокойно будут спать.

 А проснутся лишь весною,
 Теплой ранью голубой.
 И уйдут своей тропою
 В мир красивый и большой.

     Винегрет.

 Мама из дому ушла.
 Дома Машенька одна.
 И решила Маша – свет
 Приготовить винегрет.

 Маша любит винегрет.
 Вкусный он, тут спора нет.
 Только сколько и чего
 Положить надо в него?

 Режет много колбасы,
Помидоры для красы,
Режет сало белое,
Режет тыкву спелую.

 Не забыла посолить
 И изрядно поперчить.
 Что-то бледный винегрет
 Явно в нем чего-то нет.

 Снова начала солить,
 Снова начала перчить.
 И что кладет не мерит,
 А только глазу верит.

 Яркий в миске винегрет.
 Приближается обед.
 Но вид у Маши грустный,
 А винегрет невкусный.

Пес и еж.

 Ежа встретил пес дворовый.
 Он не нравится ему.
 И с ежами незнакомый
 С лаем бросился к нему.

 Вот зачем тут бестолковый
Ходит ежик по двору?
Я большой, такой здоровый
Его быстро разорву.

 Еж в тугой комок свернулся,
Иглы колкие кругом.
Неприступным обернулся
Он с закрытым животом.

Пса поранили иголки –
Капли крови на носу.
Он рычит, но все без толку.
Стало очень стыдно псу.

Зря хвалился бестолковый,
Одолеть ежа не смог.
И пошел к себе дворовый,
С болью лапу поволок.

                                                  15.09.2006 г.

ВАСИЛИСА (быль)

Когда наступают светлые крещенские вечера, мы вспоминаем народные обряды, обычаи, гадания, байки и различные рассказы. Один из таких рассказов мне довелось слышать от моей бабки и матери. Речь пойдет о простой крестьянской девушке, о ее непростой трагичной судьбе.
     Василиса рано лишилась отца и жила с матерью, которая после перенесенного горя часто стала похварывать. Никакой работы не боялась Василиса. Все спорилось в ее руках. Бог наградил ее силой, ловкостью и всеми женскими прелестями. Не было в округе девки красивее и веселее ее, и плясунья она была непревзойденная. Но вот как бы ни работала она с матерью, выбиться из нищеты им не удавалось, конечно, не голодали, но и богатства не нажили.
Была у Василисы чистая, нежная любовь – Митя. Был он, как и она, единственным сыном, но только богатых родителей, которые считали, что не пара она ему, будь хоть раскрасавицей. Вот и приходилось влюбленным прятать свою любовь от глаз людских, да шила в мешке не утаишь.
     Гордей, отец Мити, поняв, что любовь сына принимает серьезный оборот, решил погасить ее, пока не запылала она пламенем, то есть женить Митяя на той, которую он ему подберет. Об этом, подобрав удобный момент, он и сказал сыну. Всегда послушный, кроткого нрава, Митя взбунтовался, но, видя неприступность отца, сказал: «Тогда я лучше жить не буду без Василисы». «Будешь, не велика потеря»:- ответил Гордей и запретил сыну ходить на гулянья. Только перед тем, как засылать сватов к подобранной девке, разрешил. Сходи, говорит на гулянку, попрощайся со своей волюшкой, а заодно узнаешь, что твою любезную уже другой лапает. Врал Гордей, и Митя это чувствовал.
     В тот вечер Митя не отпускал с колен свою любимую. Раньше боевитые девки не стояли у порога, а сидели на коленях у парней. Гулянья проходили в деревенских избах и скамеек всем не хватало. Гладил Митя покатые плечи Василинки, ее тяжелую русую косу и что-то шептал ей на ухо. Провожать пошел он ее, не прячась, а с гордостью у всех на виду. О чем они говорили в тот вечер, знать только им.
     Гордей под утро встал, чтобы закурить и положить Пеструхе в кормушку сена, пусть хрустит. Проходя мимо закутка сына, он увидел, что постель Мити пуста. Злость вскипела в Гордее. Ослушался его сын и, наверное, все еще милуется со своей голодранкой. И решил проучить сына вожжами, как только тот возвернется. С этой мыслью он и подходил к сеннику, чтобы взять висевшие там вожжи. Широко распахнув ворота сенника, он, громко охнув, прислонился к косяку ворот, медленно сползая на пол сенника. Перед ним на злополучных вожжах висела его будущая надежда, его кровинка, его гордость – Митя. Тяжелый мужской стон нарушил утреннюю тишину. «Прости, прости меня, сынок»,- шептал Гордей, гладя застывшие ноги сына.
    После Митиных похорон что-то надорвалось внутри у Василисы. Она все делала машинально, как заведенная. И видела перед собой себя, а рядом Митю. Ей даже хотелось протянуть руку и погладить его, но разум возвращал к действительности. Часто бегала она на могилку Мити. Распластается черной птицей, обнимет крест, и что-то шепчет своему любимому.
    Прошел год. Сняла Василиса черный платок, с которым не расставалась целый год. Стали забегать девки и звать на гулянья. И однажды, не выдержав, пошла с ними. Жизнь брала свое. В тот вечер она плясала так, как никогда не плясала. Казалось, что в пляску вложила Василиса все свое горе, обиду и сомнения. Два гармониста сменяли друг друга, а она все плясала. Так началась ее новая жизнь. Многим нравилась Василиса, но не было у нее того единственного, с кем могла бы она связать свою судьбу. Домой теперь она возвращалась всегда одна, но знала, что у ворот дома ждет ее чужой суженый, с которым проведет часть сладкой ночи. И пошла о Василисе плохая молва.
    Бывшие товарки, а теперь  мужние жены, грозились навести на нее порчу и так далее. Но ни на какие угрозы не обращала она внимания, а жила так, как сама того хотела.
Но однажды пропала Василиса. Только вчера хлопотала она на подворье, а сегодня и в другие дни ее не стало. Любопытные спрашивали у матери, но та только отмахивалась и говорила: «А почем я знаю, где она?». И всем было понятно, что знает, но не скажет.
      Прошло какое-то время. От тоски ли и одиночества совсем расхворалась мать Василисы и в самое святое Крещенье умерла. Хоронили ее без дочки. Родственников у них не было, и никто не знал, как сообщить и где найти Василису. Однако через несколько недель появилась она так же внезапно, как и пропала. В первый же день побежала на кладбище к матери и Мите. Вернулась только в сумерках, покачиваясь от горя. Замкнулась теперь от всех и всего Василиса. Сама нигде на людях не появлялась и у себя никого не принимала. Пройдет за водой, встретятся соседи, поздороваются. «Спаси вас Христос»,- ответит и пройдет не останавливаясь. Удивлялись вначале люди, но потом привыкли и стали называть ее монашкой. Сверстницы знали ее имя, а вот молодая смена нет. Монашка и монашка. Василиса ни на кого за это не обижалась, а, наоборот, была довольна, что так близко к богу придвинули ее люди. Не пропускала она ни одну службу в церкви, ставила свечи, а в святые праздники клала на церковный поднос купюру, бог весть откуда у нее взявшуюся. В чем-то считала она себя грешницей. И когда успела совершить свои грехи, здесь ли или в отъезде? Только чтоб очиститься  от них, дала Василиса обет богу. И теперь каждое Крещенье мылась из проруби холодной Крещенской водой. И вот как об этом рассказывала моя бабка.
     Василиса жила в Заволочье и купалась в своем заволоцком озере, невдалеке от острова. Правильное название озера – Топцы. Но ни раньше, ни теперь так его никто не называет, а просто Заволоцкое. Вдоль озера несла свои воды река Великая, ныряя в озерные глубины. До сих пор так и течет Великая, а вот церковь давно ушла под землю, вызывая недоумения и интерес. Уже в наши дни учительница Копылковской школы Будкина М.Д. находила с ребятами фрагменты церковного купола и куски изразцовой отделки печей.
Со всей округи собрались люди, чтобы быть свидетелями Василисиного купания. Зимы раньше были суровыми. Мороз не давал стоять на месте. Мужики согревались самосадом, а бабы плотнее кутались в шали, поднимали воротники полушубков, стучали валенками, согревая ноги. Все ждали. И вот по проложенному по озеру зимнику приезжала Василиса с двумя помощницами. Помощницы клали лошади охапку сена, чтоб спокойно стояла, раскладывали привезенный еловый лапник на льду, черпали из проруби широкой деревянной бадьей воду. И вот тогда Василиса сходила с саней. У проруби движением плеч сбрасывала с себя овчинный тулуп, другие одежонки, оставаясь в одной нижней юбке. У проруби опускалась на лапник и начинала мыть голову, так как бы мыла ее в бане. Разница была в том, что в бадье была ледяная Крещенская вода. Помощницы набирали мелких еловых лапок и, как мочалкой, терли ими Василисино тело. Они макали их в бадье, макали и терли. Тело Василисы принимало цвет зари, и от нее поднимался легкий парок. А она все просила: «Трите хорошенько, это грешное тело». В толпе крестились, плакали, и доносился шепот: «Святая». Омовение заканчивали все те же помощницы. Трижды черпали они бадьей воду, и всякий раз выливали ее на Василису. Потом верховиной, грубым льняным полотном, вытирали мокрое тело, закутывали в тулуп, а в санях дополнительно укрывали полушубками. Лошадь выбиралась на зимник и, набирая бег, переходила в галоп, увозя продрогшую Василису.
     Моей матери довелось видеть последнее купание Василисы. Все было как и прежде, но теперь Василиса не могла самостоятельно подойти к проруби. Ее поднесли помощницы. Наверное, жалея старую больную женщину, они не хотели снимать с нее одежду, а обойтись только мытьем головы, но Василиса простуженным хриплым голосом заставила их сделать это. Оголилось костлявое мосластое тело, которое от еловой мочалки не спешило розоветь. Словно никогда не было красиво сложенной русской красавицы, от которой трудно было оторвать взгляд. Как и прежде, лошадь выбралась на зимник и галопом увозила умирающую Василису. В тот же вечер ее не стало. Как и ее мать, умерла она в святое Крещенье, а это говорят хорошая примета.
На Василисины похороны собралось много народу. Хоронили ее по всем церковным обычаям. Впереди шел священник и певчие. Священник освятил могилу, пропели молитвы и стали опускать гроб. Люди крестились, плакали, а по толпе опять плыл шепот: «Святая, святая». Остался от Василисы могильный холмик, за которым потом долго ухаживали церковные служители.

P.S.: Этот рассказ я старалась передать таким, каким я его услышала. Лишь только в меру моих способностей, как могла, придала ему литературную окраску.

ВИЗИТ НА ЗАРЕ.

Коротка летняя ночь. Еще не все проснулись птицы. Лишь арии соловья продолжали нарушать немую деревенскую тишину, да заряночка пробовала свой голос. В это время в деревню въехали две грузовые машины с немецкими солдатами. Рано встают хозяйки в деревне, но и они еще спали. Их разбудил гул моторов и чужая лающая речь, от которой все замирало внутри, и охватывал страх. Солдаты быстро разошлись по деревне и стучались в запертые двери изб, что-то гогоча по-своему. Они выгоняли всех на улицу, угрожая оружием. Люди в спешке будили детей, надевали на себя что попадало под руку, одевали детей, и под чужое понукивание – «шнель», «шнель»- выходили на улицу. Всех гнали к сараю, стоящему на краю деревни, напротив Конской горки. Приказали всем встать в ряд к стене, но повернуться лицом к стене не заставляли. «Мам, сразу стрелять не будут. А вот когда заставят повернуться, тогда конец»,- шептала тетка бабушке. «Мамушка, я только не знаю как лучше. То ли Колю прикрыть собой или держать на руке, чтобы смерть разом». Бабушка бледная как полотно, с сухими глазами, прижимая меня к себе сказала: «Держи, как держишь, прижми к себе, а там что бог даст». Последними пригнали Андриана с его Настасьей. Настя месила в квашне тесто. Ей не дали даже вымыть руку. И она шла, вытирая ее другой рукой и отбрасывая на землю куски теста. Под руку ее вел Андриан. Он был в коротких домотканых брюках, в больших колошах на босу ногу. По ногам в калоши сползали жидкие каловые массы. И немец, подталкивающий людей в спину автоматом, ругался: «Ва флюктер русишь швайн». Их поставили с краешка у стены. Настасье стало плохо и она, теряя сознание, медленно сползала по стене на землю. Андриан подхватил ее и крепко держал, хотя сам был близок к такому состоянию. Они прощально поцеловались, перекрестив друг друга. Тетку била нервная дрожь, стучали зубы, а руки дрожали так, что Коля подрагивал у нее на руках. Казалось, что она специально укачивает его. Коля родился в начале войны. Он еще ничего не понимал, но, видя как из глаз матери катятся слезы, вытирая их, он заревел. Немец, который стоял напротив, подошел к тетке и сказал: «Капут найн, капут найн». Вынул из кармана маленькую трубочку, это были солдатские конфеты-таблетки, и подал Коле. На Конской горке у маленькой сосны стоял пулемет. Солдаты возились около него. Обреченным казалось, что может с этого пулемета их будут расстреливать. Откуда было знать им, что немцы поставили пулемет, чтобы держать под прицелом дорогу, выходящую из леса в деревню. Они боялись партизан.
 В деревне царил переполох: кричали гуси, куры, предсмертным визгом визжали поросята, мычала захлебываясь кровью корова. Но люди объятые страхом не замечали этого. И вот прозвучала какая-то команда, немцы зашевелились, забегали, собираясь у машин. Бабушка задвинула меня за свою спину. Все ждали конца. Немцы, охранявшие нас, тоже ушли. А немец, давший Коле конфеты, убегая, помахал нам рукой. Пулемет на горке продолжал стоять. Взревели моторы машин, и пулемет уволокли. Машины уходили из деревни. Только когда затих машинный гул, люди словно проснулись. Они обнимались, плакали, кто-то нервно смеялся. «Уехали, уехали», - кричала Дарья, - «слава тебе господи, уехали, отойдите от стены». «Бабы да не бойтесь же вы. Давайте расходиться», - просила бабушка. Зажгите лампады перед образами и молитесь. Бог заступился за нас сегодня. Несколько стариков остались, чтобы покурить и поговорить о происшедшем.
 Во дворе нас встретил тревожным криком гусак. Головы гусынь валялись около колодки и головы двух ярок. Корова мычала за огородом, а голова телки и четыре ноги, отрубленные выше колен, лежали на пороге хлева.
 В избе все было перевернуто. Все съедобное взято, даже караван хлеба.«Зачем они нас то выгнали?» - удивлялся дед. «Все это могли бы сделать и при нас». «Наверно, при нас им было бы стыдно»,- вздыхая, сказала тетка. «Нашла стыдливых», - сердито буркнул дед. «Чирикнули бы с пулемета, вот и весь тебе стыд». «Папашк, а не все немцы плохие. Тот немец, что около меня стоял, сказал же мне «капут найн» и Коле конфет дал». Только не верилось - вспоминая, сказала тетка. «Наверное, свои дети есть», - сказала бабушка. «Вот и пожалел». «Это он просто подурачился», - не сдавался дед. Тетка начала прибирать в избе, а нас выгнала на улицу. Из-за леса поднялось солнце. Оно уже было высоко. В природе все было как всегда красиво, только во дворе пахло свежей кровью. В верхней выгаре кричала кукушка, словно объявляла отбой тревоги.
P.S. позже узнали мы, что немцы в Пустошке широко праздновали свою победу на фронте. Ближние деревни уже давно были ограблены и они отправились в захолустья. В это число попала и наша деревня. И может быть, обрадованные успехом, они никого у нас не убили.

2003 г.

ГОЛОД (повесть)

Отгремев, война отошла на запад, а к нам после долгожданного освобождения пришел голод. В райцентре выдавали продуктовые карточки рабочим и иждивенцам. В деревнях карточек не давали. И люди выживали, кто как мог, в силу своих способностей и смекалки.
 Мне хочется рассказать, как пережила этот трудный период мамина родовая деревня Харино. Эта маленькая деревенька всего из тринадцати домов стояла в стороне от всех дорог, на опушке леса. Но и она не избежала участи многих других деревень и была сожжена.
1. ВОЗВРАЩЕНИЕ.
    Первой в Харино возвращалась семья моего деда. Уже с дальнего пригорка им открылась страшная картина: вместо изб, как стражники, стояли закоптелые печи. Трубы некоторых печей были разрушены, но труба печки на дедовой селибе была целой. Высоко возвышаясь, она словно хотела сказать:  «Вот я какая, все выдержала и могу служить вам дальше».
 Бабушка обошла печку вокруг, погладила ее черные бока, подошла к шестку, потрогала заслонку, заглянула внутрь печи, поставила заслонку на место, минуту помолчала, но потом, положив голову на шесток, начала плакать. Она не просто плакала, она подголашивала своим тоненьким голосочком, словно пела песню, как делала это в Троицыны дни на кладбище. С разных концов кладбища слышались плачи, но когда начинала голосить бабушка, люди говорили: «Слушайте, Капитониха голосит». В своем плаче бабушка переживала вновь давно пережитое. По-другому она не могла, и от этого случалось ей становилось плохо.
 «Сударушка ж ты моя, нет же над тобой теплой избушки, обогрела ты и вырастила всех моих детушек. И дождала ты нас сиротушка»,-причитала бабушка. В предвечерней тишине лес подхватывал плач, многократно повторял эхом, которое, обойдя полукруг, терялось где-то в глубине леса.
      Дед сидел на угловом камне и молча курил козью ножку. Их дочь, а моя тетя Валя, глядя на капошащегося в зале и углях трехлетнего сына, платком вытирала слезы. Бабушка вдруг замолчала, стала тихо опускаться на колени и как-то неуклюже завалилась на бок. Тетя Валя подскочила к ней и закричала: «Папашк, она не дышит». Дед легко подхватил бабушку на руки, вынес ее с пепелища на зеленый бугорок и начал хлопать по щекам. Тетка подала ему бутылку с водой, и он, набрав воды в рот, брызгал ею лицо и грудь бабушки. И она открыла глаза, глубоко вздохнув с прихлипом, как ребенок. Взгляд ее был мутным, ничего не выражающим. «Дыши, дыши, Арюша,- просил дед. – Что ж ты так-то, так и помереть можно. А нам без тебя никак нельзя. Смотри, вон Кольку напужала». Колька стоял рядом с матерью и двумя кулаками растирал по лицу грязь и слезы. Бабушка обвела всех взглядом, села. Дед тоже присел с ней рядом, обняв ее за плечи, прижал к себе. Она положила голову ему на плечо, снова стала всхлипывать. «Хватит, Арюша, хватит. Я вот что тебе скажу,- говорил дед. – Вот если человек уйдет (он хотел сказать к твоему богу, но сдержался, не хотел обижать ее в такую минуту), вот если человек помрет, то его уже никто не воскресит». «А Иисус воскрес,»- вставила бабушка. Дед словно не слышал ее, продолжал: «А хата что? Хаты нет, так я тебе другую срублю. Можа поменьше, к чему нам тепереча большая. Сколь осталось-то? Разве что Кольке?» Немного помолчав, добавил: «Но к нему батька с фронту придет, своей семьей жить будут». И бабушка согласно кивала головой. Дед посмотрел на запад. Там солнце на половину ушло за горизонт. Со стороны к нему подплывало серое облако. Яркий цвет заката быстро гас, опоясанный туманной полосой. «Однако, ночью дождь будет,»- сказал дед, выпрямляя спину. «А мы как же?- встрепенулась бабушка. - Где ж мы ночевать будем?» «На хутор пойдем,»- кивнул дед головой в сторону дальней кромки леса, где остались несожженными хоромы дедовой сестры Дарьи.
2. ЯМЫ.
      В год освобождения, еще зимой, стали хорошо слышны раскаты орудийных залпов. Дед все чаще и чаще выходил послушать канонаду, становился все серьезнее и серьезнее. Он не подшучивал над бабушкой, не обращал внимания на меня и Кольку. Однажды за обедом, собрав со стола крошки последним куском мякиша и старательно облизав ложку дед сказал: «Ну вот что. Немец сгоняет жихарей с маленьких деревень в большие. Вон уже и староверские Баталки выгнал. Что-то черное затевает германец. Скоро и наш черед». Он помолчал, собираясь с мыслями, погладил бороду. Молчали и все за столом, знали: сейчас скажет что-то важное. «Сами видите,- продолжал дед,- то в одной, то в другой стороне полыхает зарево- деревни горят». И, посмотрев в окно, продолжал: «Все, что можно, надо зарыть в ямы. Одну яму выроем под амбаром. Опустим в нее большой дощан. И в него высыплем все зерно, какое у нас есть. Сверху положим мешки с мукой. А ты, Арюша, обратился он к бабушке,- оставь себе мешка два. Я думаю, пока хватит». «Да мне-то хватит,- съязвила бабушка. – А вот тебе маловато будет. Ишь, что надумал, хлеб в землю зарывать. Ну а так сгорит.» «Не сгорит,- настаивал дед. – Поглыбей зароем.» «Ну делай, что хочешь,»- махнула рукой бабушка. «Тебе говорить, что о стенку горох, упрямый нехристь.» «Цыц, Арюша,- вскипел дед.- Это коли ж я сделал что-то не так?» И строго из-под лобья взглянув на бабушку, сказал: «Так и быть, оставляй три, а два зарою. Другую яму выроем в сеннике. Вот туда, разлюбезная богомолка, собирай все свое барахло. И как бы подытожив мысль сказал: « Живы будем- сгодится, ну а коль побьют, так мертвому ничего не надо.»
      На утро дед, не завтракая, собрался копать яму. Стала собираться и тетя Валя. «А снедать будете?»- спросила бабушка. «Нет,- сказал дед.- Еда в желудке только мешать будет». Сам не хочешь, пусть Валентина поест, и бабушка поставила на стол латку с дымящейся картошкой. Но и тетка есть не стала. И они ушли. За окном уже рассвело. Из-за леса выползало огромное красное солнце, обещая хоть короткий, но ясный день. После обеда яма была готова. Дед сделал все как и намечал. Он долго трамбовал землю над ямой березовым кругляшом с прибитой к нему ручкой. Подсыпал землю и опять трамбовал. Наконец уложил половицы на место. Снова прибил их гвоздями. «Ну вот, дочушк,- обратился он к тете Вале.- Какое дело мы с тобой хорошее сделали. А теперь и покурить можно. Ты сходи, раскопай в загнетке живых угольков, принеси. Я тут на крыльцах покурю, подумаю». Тетка принесла ему живых угольков, и дед с удовольствием раскурил цыгарку. Следом закурил другую. Разные мысли роились в голове, разные приходили решения. Мороз стал забираться под полушубок, и он плотнее запахнул полы. «Мам, позови папашку. Он потный был, а так долго курит,»- забеспокоилась тетя Валя. «Капитон,»-позвала бабушка из сеней. – Иди кури в хате, а то Валентина говорит: ты сырой был, захвореешь». «Я счас, Арюша. Самая малость осталась,»- ласково отозвался дед, словно никогда они не раздражали друг друга.
 На следующий день была вырыта большая яма в сеннике, и бабушка начала ее заполнять. Она командовала что принести, а укладывала сама. Так на дно ямы были уложены две прялки, разобранные на части. На них бабушка поставила корзину-люльку с самой дорогой вещью в доме – ручной швейной машинкой. На верх легли две фуфайки, старенький полушубок, большой овчинный тулуп с завернутыми в него смеретными узелками дедушки и бабушки и бабушкиными девоцкими нарядами. Потом мы с Колькой принесли чуть не все горшки и глиняные латки. Коля принес даже каток для ухвата. Их у бабушки было два. Она и каток бросила в яму, чем рассмешила деда. «Ах-ти,- многозначительно вскликнула бабушка.- Погоди зарывать, Капитон. Я сейчас». И руками подхватив юбку, легко взбежала на крыльцо. «Что же она такое забыла,»- рассуждала тетя Валя? «А я знаю что,- отозвался дед. – Счас икону богоматери принесет». И точно. Бабушка появилась на крыльце с иконой на вытянутых руках. Словно боясь расплескать воду, с такой осторожностью несла она икону. Икона была очень красива. В резной золоченой металлической раме пресвятая Мария с младенцем на руках излучала божественный мягкий свет. Этой иконой бабушку наделили ее родители, когда выдавали ее замуж. В яме расчистили место для иконы, положили доски, и на них бабушка положила лицом в яму укутанную в клетчатую ткань полога икону. Сверху еще доски. И только тогда зарыли яму.
      Теперь вот вернувшись, первым делом разобрали ямы и все перенесли на хутор. Все-таки дальновидным, смекалистым был мой дед. Ямы нам очень помогли. Никто из нас не опух от голода, не заболел водянкой. Но и сытыми назвать нас было нельзя. На все была введена строгая экономия и расчет. В августе была вскопана большая часть огорода и засеяна рожью из ямы. Но это для будущего, а сейчас голодно.
3. БОГОРОДИЦА
       К августу харинцы все вернулись в деревню. И всех их принял хутор. Хуторские строения быстро приспособили под жилье. «Стеснили мы тебя, Дарья,»- говорили постояльцы хозяйке хутора. «Милые вы мои,- отвечала Дарья,- скопом веселей и пужаться некого. Голого супостата прогнали, а все остальное наладим, все у нас путем будет. Устраивайтесь кому как лучше, а мне вы нисколько не мешаете». И люди устраивались. Кто-то решил сразу взяться за строительство, а кто-то, наоборот, это дело оставили до весны. Уже Богородица на носу. А с Богородицы день под горку бежит, ранние сумерки. Много ль за день сделаешь? С Ильина дня зачастили дожди. Над лесом, деревней и хутором раздавались такие раскаты, что содрогалась земля. Молнии причудливыми извилинами разрезали небо и уходили в землю. На хуторской поляне они рассекли и сожгли красивую сосну. Одиноко стоящая, она широко раскинула свои лапы-ветки. В полдень под ней была приятная с ветерком прохлада, и нагретая солнцем хвоя дарила целебный хвойный аромат. Это было любимое место отдыха хозяйки хутора Дарьи. Сосна вспыхнула сразу вся. Мигом сгорел ее зеленый наряд и кора. Остался черный обугленный ствол рассеченный надвое. Дожди случались почти каждый день. И дождливые перлы хлестали и мыли землю, словно хотели смыть с нее все, что накопилось в лихие дни. «Однако, могут скоро грибы пойти»,- рассуждали бабушка с Дарьей, принюхиваясь к прелому запаху грибницы. И, действительно, грибы не заставили себя ждать. Их осенняя волна вспыхнула большим урожаем. Боровики таскали большими корзинами и сушили в печах на пепелище. А сколько солеников было, хоть косой коси, но соли вприглядку. С сожалением проходили люди мимо розовых мохнатых волнушек, а ближе к холодам пошли толстые белые грузди. Вот это было уже сплошное наказание: хрустят под ногами, прикрытые хвоей и листом, сами в корзины просятся, да что толку. Без соли они ничто. На боровинах горели поляны ядреной брусники, в болотах клюквы. Люди старались побольше запасти этих даров, твердо веря в то, что бог специально дает их, проча голодную трудную зиму. «Много я лет прожила на свете,- говорила Дарья,- но стока грибов никогда не видывала. Не к добру это, не к добру».
      Мы с бабушкой и Колькой два раза в день ходили в лес – с утра за грибами, а после обеда за ягодами. Полную бочку наносили брусники. Бабушка сечкой порубила ее, и прижатая легким грузом ягода прекрасно хранилась и поддерживала наши силы зимой.
 Дед поставил себе задачу – зиму зимовать в своей избе. И теперь с тетей Валей с рассветом они уходили в лес. Там были землянки и блиндажи с бревенчатым накатом. Эти бревна они очищали и носили в одно место. И здесь прямо в лесу дед начал рубить сруб избы. Тетя Валя таяла на глазах. От непосильной работы, изъеденная мошкой, она казалась немного моложе бабушки. Дед держался. Он словно законсервировался и не менялся ни в какую сторону. Другие мужики тоже занимались заготовкой бревен и складировали их в лесу. Занятые каждый своим делом люди не заметили, как подошел престольный праздник деревни – Богородица.
 С появлением грибов хуторяне стали устраивать общий ужин. На поляне разжигали костер и в двух больших котлах варили грибную похлебку. Кипящие грибы забивали мукой и получался суп-пюре, который можно было есть без хлеба. Похлебка получалась сытной. Хлеб приносил каждый для себя. Запасы таяли, а впереди зима. «Мы- хуторская коммуния,»- шутили старики. К началу войны у всех у них был уже далеко не призывной возраст. Однако стариками их не хотелось называть. Они были старинной закалки и с завидной крестьянской удалью. Праздновать Богородицу решили вместе все на той же хуторской поляне. Там всем хватало места за наскоро сколоченными столами. С утра все, даже строители, сходили в лес за грибами. Принесли полные корзины. А после обеда запылал хуторский костер. Две поварихи варили все ту же грибную похлебку, только гуще подбили мукой. Вдоль стола, посредине красовались ломтики хлеба. Расщедрились хозяйки ради такого дня. Восхищение мужиков вызвали две бутылки белесого самогона. Над поляной носился вкусный запах вареных грибов. И нам ребятишкам было невтерпеж. Мы первыми уселись за столы, стучали деревянными ложками и, облизываясь, смотрели на хлеб. Наконец все уселись и притихли. «Ну что ж,- нарушила тишину Дарья. – Слово кому-то сказывать надо. Без слова нельзя». «Вот и скажи,- зашумели за столом. Говори, говори, Дарья Павловна,»-заговорили все разом.
 Дарья встала, обвела всех взглядом, посмотрела на деревенское пепелище. Непрошеная слеза предательски сползла на нос. Она сердито смахнула ее и, подняв голову, заговорила. Ну вот и празднуем мы нашу Богородицу. До войны каждая хата тряслась от песен и пляски. Под вечер общий хоровод водили. А тепереча не все мы, не все. Она проглотила подступивший к горлу ком и заговорила снова. Война оставила деревню без мужиков. А эти, она махнула в сторону мужиков, тепереча не в счет. Девкам нашим и вдовам рожать надо для продолжения рода. А от кого рожать, рожать не от кого. И словно поставила точку стукнула по столу кулаком. «Погодь, погодь, Павловна,- вступился Володька-заика.- Рано ты нас со счетов сбрасываешь. Вот я к примеру. Я ящо мужик хоть куды, все со мной. И могу я ящо м..но..го. И показал большой палец. «Ой, бабоньки,- засмеялась Володиха.- Тоже мне мужик нашелся- и стукнула благоверного по поднятому пальцу. На печи ты тепереча дрыхнуть можешь, а другого толку с тебя нет».
За столом все захихикали, глядя как съежился Володька от жениных слов. «Ну да будя,- громко сказала Дарья.- Не туды нас понесло. Давайте выпьем за то, чтоб скорей кончилась война. Сколько можно похоронок получать?». И она посмотрела на Паню Сушенкову. Заработала почта, и Паня разносила ее по указанным деревням. «Куды ты вчерась похоронку носила? – спросила Дарья. – В Шуменец. А неделю назад куды? – В Краминино. За победу скомандовала Дарья. И все выпили, громко стукнув кружками, с аппетитом ели похлебку, нахваливая поварих. В одной из бутылок совсем немного осталось самогона. И тут поднялась Надька Ханиха. – Я счас, мужики, добавку принесу. Давай, давай, Ивановна – обрадовались мужики. И скоро она поставила на стол такую же бутылку белесого первача. Тока я сперва сказать хочу – засмущалась Ханиха. Ты вот Дарья не все обсказала. Не дождешься ты своего старшого, как и Анисим своего, и Сушенковы и вы – она указала на Володьку-заику. И Андриян не дождет своего Ивана. Но от его память вам осталась. Вот они невестка с внучкой. Это большое дело. И я не обниму моего Винятку. Не прижмется он ко мне, как бывало, не понянчить мне внуков. Люди добрые, я так сгрустнула, что в нутрях у меня, наверное, все почернело. И вытерев слезы кончиком платка, предложила: «Выпьем за упокой души наших Иванов. Словно названьев больше не было. Всех Иванами назвали, а имя-то получилось несчастливым. За них, за наших». И выпив все до дна, поставила кружку. Все тоже выпили, молчаньем поминая убиенных. Кто-то подбросил в костер поленьев, и яркие искры вперемежку с дымом устремились в небо. За столом стало шумно. Старики  говорили о войне, о скорой победе, о возрождающемся колхозе. Они даже знали к какой бригаде их приписали. Гордились, что и они могут помочь колхозу, могут выйти на работу хоть завтра, еще чувствовали в себе силу. Но их пока не приглашали. Еще повсюду работали минеры. Женщины рассуждали о том же. Только их тревожила предстоящая зима. Ямные запасы убывали быстрее, чем этого хотелось бы. Они советовались как сделать так, чтобы дотянуть до весны и сохранить семьи. «На пупышки выйдем- живы будем,»- говорила Дарья. Паня запела «Катюшу», потом пели «Дан приказ ему на запад» еще пару песен. И все посмотрели на бабушку. Она поняла их, поднялась, подошла к костру, сняла с головы платок и, красиво взмахнув им, поклоном пригласила всех в хоровод. Вокруг костра быстро образовался круг. «Сударыня девица во поле гуляла»,- пела бабушка. «Ой люли, люли во поле гуляла»,- подпевал хор. Бабушка обходила хороводниц то спереди, то сзади – шила хоровод. Кольцо хоровода то сжималось у костра, то, отходя, становилось широким. Во поле гуляла, цветочки рвала, веночки плела, милого ждала- перечисляла бабушка. Положив руку на плечо впереди стоящей женщины, припадали на одну ногу. И тогда казалось, что хоровод плывет по волнам, слегка покачиваясь. «Девица – сударушка, он доля не твоя»,- пела бабушка. И вдруг резко остановила хоровод. Она только сейчас заметила, что мужиков из-за стола, как ветром сдуло. «Дарья,- закричала бабушка,- сдается мне, что старики в избу ушли». «Ну тык и что,- недовольно буркнула Дарья. - Всеравно, акромя воды в ведре ничего не найдут». «Найдут, найдут»,- закричала бабушка и бегом побежала к избе.
 Когда она вбежала в избу, старики уже ставили на стол пустые кружки, а посреди стола стояла наполовину отлитая бутылка первача, настоянного на травах. Этим настоем бабушка натирала больные ноги деда. Она, как коршун, схватила бутылку и опрометью бросилась вон из избы. Дед с молодой легкостью погнался за ней. Она бежала к костру и, чувствуя, что он вот, вот схватит ее, столкнула с камня Польку-чивокулку и с размаха стукнула бутылкой о камень. Зеленовато-коричневая жидкость растеклась по камню. Дед резко остановился, словно перед ним была пропасть. «Ах ты, шельма волосатая, что же ты наделала? Там аккурат на заход было, а она об камень. Да тебя убить мало»,- шумел дед. Глаза его блестели злостью, и он замахнулся на бабушку. Я никогда не видела, чтобы дед ударил ее, но мне стало страшно, и я прижалась к ноге деда, обеими руками вцепилась ему в рубаху. Он хотел меня оттолкнуть, но, увидев, что я плачу сник. А жадобная. За бабу спужалась. Не плач, не трону я ее. Хотя надо бы, ох как надо проучить. Да ладно уж. И тут настроение деда резко сменилось. Словно ввинчивая каблук в песок, он отводил носок сапога то в одну сторону, то в другую сторону, смешно хлопал себя по ягодицам и колену. А это означало, что дед будет плясать. Плясун он был никудышный. Все сильней стуча одной ногой, запел свою любимую припевку: «Замри горе, замри горе пополам». Но дальше слова были безобразными, а рядом дети. «Турлы-мурлы, турлы-мурлы»,- напевал дед. Женщины смеялись: «Давай, дядя Капитон, давай – подзадаривали молодухи». И он давал. Попытался пройтись присядкой, но только согнулся под девяносто градусов, смешно тряс худым задом перед бабушкой. А та слегка толкнула его под зад вытянутой ногой. И он впосовку пробежал несколько метров, но удержался, не упал. Все вокруг смеялись. «Ой рятуйте, ой смеретка моя»,- хватаясь за живот, кричала Настя Андрияниха. «Ну комидиян братец»,- вторила ей Дарья. Подогретый всеобщим вниманием, дед повторил свое колено. На этот раз бабушка толкнула его сильнее, и он, пробежав несколько метров, упал, быстро поднялся и, погрозив бабушке кулаком и зажав рот руками, побежал за северную сторону избы. Там на коленях и вытянутых руках он извивался в рвотных движениях, жалобно и протяжно стонал. Бабушка подозвала к себе тетю Валю, что-то ей шепнула. Скоро тетка принесла и поставила на крыльце перед мужиками ведро колодезной воды. Они тут же с жадностью стали пить ее прямо из ведра через край. А через несколько минут один за одним побежали за избу. С ними все повторилось, как и с дедом. Всем стало не до смеха. Андрианиха бросилась на помощь своему благоверному. Пробегая мимо бабушки, выкрикнула: «В острог тебя надо, отравила всех». Дед, оправившись, подошел к бабушке и, сделав из четырех пальцев клетку, поднес ее к бабушкиному лицу. А та очень ловко вставила в клетку фигу. Молодухи, боясь расхохотаться, зажимали рот руками. Дед от неожиданности открыл рот и долго подбирал слова пообиднее, но так и не найдя, сказал: «Ведьма ты и есть ведьма. Что с тебя взять». «Оклемаетесь»,- пробурчала бабушка и отвернулась. Праздник был испорчен. Потихоньку все разошлись. Молодухи вымыли посуду, прибрали у столов и костра и тоже ушли.
День сменился глубоким вечером. С лощины на поляну наползал туман, и где-то рядом тревожно и жалобно запела ночная птица. Бабушка, оставшись одна, долго читала вечерние молитвы. Поворачиваясь в разные стороны и крестясь, она просила Пресвятую Деву простить нам всем наши прегрешения.
     На утро бабушка и Дарья вдвоем топили печь. Яркое пламя бушевало в печи, и даже на шестке свистело и пыхало грибное варево.
С другой половины пришел дед. Лохматый, с болезненным видом, он положил руку на бабушкино плечо, а другой растирал свою высокую грудь. «Что болит?»- спросила бабушка. Болеть не болит, но внутрях пылает, как в этой печке. «Пойдем я тебе отвар приготовила из ромашки с тысячелистником. Выпьешь,- полегчает»,- говорила бабушка, гладя деда по спине. «Пойдем, коль надо»,- согласился дед, и они ушли. «А оно и правда, муж да жена одна сатана»,- подумала Дарья. Вчерась цапались, а сегодня милуются. И она с нежностью посмотрела на своего Андрея. Он сидел у окна и вязал сеть. Каждый вдох давался ему с трудом, мучила одышка. Но она видела его молодым, здоровым. Опершись на ручку ухвата, глядела на пламя и улыбалась, словно видела в нем что-то далекое и приятное.
4. ЗИМА.
     Рыжая красавица осень быстро постарела. Дни стали хмурыми, скучными. Сумерки так рано и так быстро сгущались, что хуторяне едва отобедав и не имея освещения кроме лучины, вынуждены были ложиться спать. Только Польку-чивокалку такое обстоятельство устраивало. Пройдя по соседям и добыв что-нибудь, она кормила ребятишек и укладывала спать. Но полуголодным им было не до сна, они просили добавки. «Нет добавки – говорила Полька. - Спите, под одеялом не видать». От горя сжималось ее сердце. Она видела, как от постоянного недоедания дети худели, становились малоподвижными. Особенно это было заметно по средней из детей Нине. Никакой живинки в лице, словно вылепленная из воска. Взгляд ее был далеким, отсутствующим, голос печально-нежным. Все хуторяне жалели Нину, и каждый старался зазвать ее к себе и чем-то угостить. В большинстве случаев она отказывалась от угощения, говоря, что не хочет есть. А если и брала, то дома отдавала брату Васе, который был двумя годами моложе ее. «Ах ты Господи – вздыхала Дарья. – Этому дитя травы не таптывать. Весной отдаст богу душу, и пойдет в рай душа безгрешная». «И тут война виновата»,- сердилась Дарья.
К зиме хуторская коммуния заметно поредела. Кое-кто построил баньки на своих селибах, и покинули хутор. Мы тоже после Покрова, ближе к новому году, переехали в новую избу. Она была раза в четыре меньше довоенной и явно маловатой для семьи. Но бабушка была довольна и все говорила: «В тесноте, да не в обиде, своя хатка – родная матка».
В конце ноября пришел ледостав. Погода установилась тихая морозная, и озеро покрылось тонким прозрачным льдом. Через его хорошо было видно озерное дно, растительность и рыба. Отдельные рыбины поднимались к самому льду и стояли, словно уснувшие. Все бросились глушить рыбу. И дед с теткой тоже. Над стоящей рыбкой дед деревянной побойней делал резкий удар, и рыбка переворачивалась вверх брюхом. Тетка топориком прорубала лед и вытаскивала рыбу. Делать это надо было быстро, а то рыба уплывала. Рыбалки были удачными, но не долгими. Через два дня выпал снег и закрыл лед. И весь следующий день шел снег. Мягкий, пушистый,он красиво падал. Кругом все стало нарядным и пахло снегом. Только бор стоял темный и угрюмый. Над ним с криком кружили вороны, словно радуясь снегу и зиме. Прилетали они и в деревню, кружили над укрытыми снегом пепелищами, садились на трубы и, накричавшись, улетали в бор.
Бабушка совсем перестала печь хлеб. Несколько раз пекла одну большую лепешку-драчену, разрезала на равные доли и давала нам к заваренному травой чаю. Но скоро не стало и лепешки. Муки осталось только на похлебку, от которой быстро хотелось есть. Колька ловко вылавливал горошины из похлебки, прижав их к краю чашки, быстро проглатывал и, засунув палец за щеку, сопя, поглядывал на тетку и бабушку. Те вылавливали горох в своих чашках и перекладывали в Колькину. Теперь мне всегда хотелось есть, но я никогда не говорила об этом бабушке – жалела ее. Хлебный дух преследовал меня повсюду. Я чувствовала его даже на улице и старалась дышать глубже, чтобы насладиться им. Чем больше мне хотелось хлеба, тем острее становилась тоска по маме. Она работала работницей у латыша, сообщала, что приедет к Рождеству и привезет хлеба.
Как-то после ужина я долго не могла уснуть. Через дорогу, на конской горке тревожно выл волк. Дед несколько раз выходил на улицу, стучал палкой по углу. Волк замолкал, но скоро вой повторялся с новой силой. «Эх, ружье бы мне, я бы его скоро успокоил»,- ругался дед. «Успокойся, Капитон, - подала голос бабушка.- Свадьбы сейчас, подругу зовет». Дед продолжал ругаться, но подойти к волку с палкой боялся. Под волчий вой, как под колыбельную, я уснула. И ко мне пришла мама. Она издали бросала мне куски хлеба, но я никак не могла их поймать. Наконец, кусок был у меня в руках. Откусывая, я старалась жевать. Уже хлеб превращался в жидкую кашицу и надо проглотить, но проглотить не получалось – горло было словно перевязано. И я горько заплакала. Меня разбудила бабушка. Пришлось рассказать сон. О, господи, горе-то какое, крестилась она. Ладно, внученька. Завтра пошлю Валентину в Пустошку. Пусть поменяет мою кашемировую юбку на хлеб. Насушу маленьких сухариков, и вы с Колей будете сосать их, как конфеты, а пока потерпи. Юбку-то тебе на платье берегла. На следующий день после обеда мы с бабушкой часто выходили на улицу. Приложив ладонь ко лбу, бабушка вглядывалась в баталинскую гору. Именно оттуда должна была появиться  тетка с хлебом. И, наконец, замаячила ее темная фигура. Она уже была близко, но с ней не было никакого узелка. Шла она, помахивая пустыми руками. Дома тетя Валя молча выложила на стол моток тонкой проволоки. «А хлеб где?» - спросила бабушка. «Нет, мам, хлеба. В Пустошке люди тоже голодают». «А это зачем?» -  не унималась бабушка, показывая на проволоку. «А это – отозвался дед, слезая с печки, - будем зайцев ловить, вас зайчатиной кормить. Молодец, дочушка, вся в меня пошла», - похвалил дед тетю Валю.
На следующий день дед и тетка ушли ставить петли на зайцев. Вернулись усталые, но согретые надеждой, что завтра они принесут, может даже не одного зайца. Весь лес у зайцев истоптан. И всем нам было не дождаться того следующего утра, когда принесут вынутых из петель зайцев. Только зайчатину нам есть не пришлось. Вместо зайцев, как доказательство того, что зайцы были в петлях, дед принес две заячьих лапы, а самих зайцев съела лиса.
Ну, ничего, - хорохорился дед. Завтра поставим петли по-другому. Коли начнет она зайца в петле брать, обязательно сама попадет в другую. Дед рассчитал правильно, все так и получилось. Был заяц, была лиса. Но достались они на ужин волчьей стае, которая кружила вокруг деревни. От лисы остался хвост и куски пуха, перемешанные со снегом и кровью. От зайца ничего не осталось. Раздосадованная неудачей, тетка решила поставить петли за углом избы. Там в сливовых кустах было много заячьих следов. Дед отговаривал тетку, говорил, что это пустой труд, но она все же поставила петли. Ошибся старый охотник. Утром тетка принесла большого белого зайца. Дед тут же, наточив нож, стал сдирать с зайца шкуру. И в это время пришла чивокалка. Ой, чиво это вы, никак зайца поймали. Вот счастье-то какое, вот счастье. Отдай ты кум мне кишки. Твои поди есть не станут. – А тебе зачем? Там же говно одно, - буркнул дед. – Так я говно выскребу, вымою, и все же ребятам суп с мясом будет, тяжко вздохнув, сказала чивокалка. – Бери, не жалко, - буркнул дед. Потом отрезал голову, лапы и положил их к кишкам. Немного подумав, отрезал окорочок и тоже положил туда. Иди, корми ребятишек. На их долю можа еще попадет. Попадет, попадет, спасибо, - заверещала чивокалка и, схватив ведро с отходами, ушла.
Зима вошла в азарт. Она посылала мороз мороза крепче. По ночам на озере громко трещал и ухал лед. До Рождества оставалось немного дней. Я ждала маму. Бабушка вытрясла из мешка в ведро последнюю муку. «Если Ксенья не приедет, то не знаю, как мы будем. Этого надолго не хватит»,- сокрушалась бабушка. Но мама приехала. Она ехала товарняком. Не доезжая Лемна, когда поезд медленно шел на подъем, сбросила мешки и спрыгнула сама. Так делали многие. Мешок с горохом лопнул, и осталось только половина. Оставив мешки в железнодорожной казарме у родственников, мама взяла с собой немного муки. На следующий день они с теткой за два раза на подсанках привезли мешки – два с зерном и два с мукой. Это было огромное богатство. Но скоро оно заметно уменьшилось. Узнав о хлебе, пришел старший брат деда Анисим. Он просил два ведра ржи под будущий урожай. Ему дали одно, и он ушел недовольный. «Хитрый братец, - говорил дед. – Не верю я ему, есть у него хлеб». Потом пришла Верка, вдова младшего брата Николая. Немцы застрелили его за связь с партизанами. Остался сиротой племянник Володька, непослушный хулиганистый малый. Колиха не брала в долг, она просила просто так. Володька все время есть просит, растет же. Меня уже шатводит, сама кое-как, а все ему – жаловалась колиха. Ей тоже насыпали ведро. Дарья отказалась, никак не брала. Но дед знал, что с хлебом у нее туго. И тетка сама отнесла ей ведро ржи.
В те дни самыми счастливыми на свете были мы – я и мама. Даже на минуту не расставались. Мама держала меня на коленях, словно я была маленькая и все оглаживала меня и целовала. Я тоже прижималась к ней, чмокая ее шею, грудь. Наверно на нас тревожно было смотреть, и бабушка тайком вытирала слезы. В один из дней пришла чивокалка со своими ребятишками. Наша маленькая изба, теплонатопленная чугункой, наполнилась до отказа. На столе лежал свежевыпеченный бабушкой хлеб и в чашках густая пшеничная колотуха. По избе плыл дух заваренного мятой чая. Мама привезла таблетки сахарина, и мы, ребятишки, пили по несколько кружек этого горьковато-сладкого чая. Наконец,чивокалка, рассыпаясь в благодарностях, стала собираться домой. Мама пошепталась с бабушкой, и та принесла из сеней и поставила перед Полькой ведро ржи. «Вот, кума, говори спасибо Ксенье. Это она твоим ребятишкам дает»,- с гордостью сказала бабушка. Цыганские глаза Польки широко округлились, наполнились серебристой влагой, и она, охнув, упала к маминым ногам. Мама подняла ее  и они, обняв друг друга, заплакали. Плакали две женщины, каждая о своем. У каждой было свое горе, навеянное жизнью и войной. Через несколько дней мама уехала. Она боялась потерять место. Латыш-хозяин отпустил ненадолго. А для меня после отъезда мамы погас свет в окошке, и началась хандра, пропал аппетит. Хлеб теперь не был таким вкусным, а сахариновый чай стал совсем горьким. Даже тушеная зайчатина дурно пахла. Бабушка пекла из пресного теста различные фигурки цветов и зверей, которые я раньше так любила. Но и они меня не интересовали. Колька, съев свои, выпрашивал их у меня. И они, как в мясорубке исчезали у него во рту. И на улице я не могла быть долго. Сугробы казались очень большими, а тропка, ведущая к озеру, узкой. Только небольшие елочки на конской горке манили меня к себе, но из-за глубокого снега до них было не добраться. Вечером бабушка, как и раньше, рассказывала сказки. Она меняла имена героев, придумывала разные события, и сказка становилась другой. Я слушала без интереса. Не знаю, сколько бы меня мучила тоска, если бы на хуторе не произошел интересный случай. Как-то прибежала к нам Полька-чивокалка. «Ой, чиво я счас вам расскажу. Страсти-то какие»,- едва переступив порог, затрещала Полька. Она скинула полушубок и положила его на пол, сняла платок и тоже туда, пригладила ладонью волосы. Ну, вот значит, проснулась я ночью от шума. Не пойму, рык какой-то, визг и вроде как собака поскуливает. Откуда думаю собака, нет теперь собак. А слышу скулит. Глянула в окошко, да окошко банное маленькое и, замерзши, ничего не видать. Я в предбайник и щелку в двери смотрю. А тама черная куча катается, рычит и повизгивает. Эва, думаю, так это ж волки друг друга грызут. И верите, такой страх меня взял. Стою, а ляжка об ляжку так и хлопает, словно дробь отбивает. Мы все внимательно слушали, но дед не выдержал и рассмеялся: «Так что, кума, говоришь, ляжка об ляжку, а есть ли она у тебя?» - Дык ты вот смелый в избе, а тама посмотрел бы и у тебя можа что захлопало б, обиделась чивокалка. Ладно, кума, не обижайся, у страха глазы большие. Давай дальше рассказывай. Полька поправила юбку и, сверкнув черными глазами, принялась рассказывать дальше. Ну, вижу вроде как человек заеденный лежит и кровь будто. Только не очень видать, ночь все-таки. Замерзать стала и пошла легла. Ну а потом стихло все. А мне все равно робко как-то. Думаю, светать станет, тады и выду. Вышла, как рассвело. Снова в щелку смотрю. У Дарьи печь топится, дым идет, и кто-то из постояльцев на улице кашляет. Тут и осмелела я, открыла дверь. Батюшки святы, рядом чей-то хребет лежит. Головы, правда, нет и ноги объедены. На одной ноге копытце свиное. Я сразу все сообразила. Это ж волки кабана жрали. Мясо почти все обглодано, кой-где осталось. Ну, думаю, что осталось, то мое. С костей, какой-никакой, а все же навар будет. Топором костки помельче порубила, да в корзинке в предбайнике поставила. – Закончила свой рассказ чивокалка.
Дед закурил, сел рядом и, прищурив глаза от дыма, серьезно заговорил. Ты, кума, тую корзину с костками на ночь в байню поставь, с предбайника убери. Предбайник старый тесовый с дырками. А волки помнят, где добычу оставили и придут. Ну, можа не сегодня, но придут. Услышат запах и начнут доски грызть, ломать. Вот тада и правда ляжка об ляжку захлопает, да и ребята перепужаются. Цыганские глаза чивокалки расширились, в них отразился страх и бессилие. Ахтиньки, а у меня запора на байне нет, только крючок на предбайнике. Как быть-то? Кум, приди ты ради Христа да приладь запор какой-нибудь. «Иди, Капитон, помоги горемычной»,- попросила бабушка. И они ушли. Потом волки навестили хутор, истоптали весь, но особенно около бани. Даже снег рыли. Наверно, прав был дед – искали то, что оставили.
Разгульные февральские метели с посвистом носились над деревней и хутором, быстро заравнивали тропы. Дарья до самой деревни пометила тропу ветками. Тетка тоже до озера поставила ветки на тропе. Нести ведра с водой на коромысле и сорваться с тропы – это значило: начинай все сначала. Каждое утро тетка проходила по тропе и поддергивала занесенные ветки. Этот месяц был самым скучным. Даже с хутора редко кто приходил. Полька-чивокалка любила принести весть первой. Хорошая весть или плохая – неважно, лишь бы сказать первой. От нее мы узнали, что от голода стала опухать Надька-ханиха. «Арюша, - обратился дед к бабушке, - тебе надо сходить навестить Надежду Ивановну. Снеси ей что-нибудь и трав каких, спасать надо, она добрый человек». Ханиха высокая, сухощавая, с нежным тихим голосочком и доброй душой, была самой мягкой в деревне. Если бы она рассказала кому о своей беде, не оставили бы ее, помогли бы, как помогали все время чивокалке. Но она молчала.
Бабушка положила в корзину половину каравая хлеба, муки в мешочке. Из запасов на всякий случай – сухой рыбы, сухих трав и сосновых свечей. Сосновые свечи – это приросты прошлого лета. Перекрестившись на икону, она ушла, а мы с нетерпением ждали ее возвращения.
Поправится Надежда – первым делом возвратясь сообщила бабушка. Ноги отекли, в валенцы не лезут, а тело ничего. Мы с Дарьей перевели ее к ней. А там, в хлевке, пока чугунка горит – тепло, а погаснет – холодно. У Дарьи на печке полежит, палати ей устроили. А Дарья, сами знаете, какая, выходит Надежду.
Март словно шторки раздвинул, обрадовал светом, солнцем и хрустальными сосульками. Нагретый солнцем верхний слой снега оттаивал, но скованный ночным морозом превращался в крепкий наст, который мог держать даже лошадь. Это было самое лучшее время для заготовки дров. Харинцы, вооружившись пилой и топором, на подсанках возили сухостой. В один день мы с Колей, радуясь насту, пошли с дедом и теткой в лес. Перед лесом на пригорке дед остановился и приложил палец к губам. Мы затихли. Дед был хорошим охотником, и его глаз замечал то, что другие не могли заметить. Он прошел в одну сторону, другую и в одном месте, прорубив наст, вытащил из снега красивую серую птицу. Это была куропатка. Куропатки любят зарываться в снег. Там им не страшен никакой мороз. Но случается: не могут пробить наст, а то становятся добычей лисы. Куропатку отдали Кольке, и он крепко прижал ее к себе. Птица была напугана, вытягивала шею и смотрела на нас бусинками глаз. Я знала, что куропаток едят, и мне было жаль птицу. Мы гладили и целовали ее, но она все больше боялась нас. На обратном пути, на том же месте дед с теткой остановились отдохнуть. «Коля, отпусти птицу»,- попросил дед. Но Колька, только крепче прижимал ее к себе. «В суп ее надо»,- сказала тетка. Коля заревел. «Тогда отпусти, сынок, ее детки ждут, плачут»,- уговаривала тетка. И Коля разжал руки. Несколько секунд куропатка стояла на Колькиных ладонях, не веря в свою свободу, но потом взмахнула крыльями, зацепив Колин нос, и улетела к лесу. Оттуда неслась весенняя песня синицы, а кругом светился полдень. Он отодвинул дали и нарядил их в нежно-голубую дымку. С морозом спорила весна.
5. НИНА.
 Нина была крестницей моему деду и бабушке, а ее родители кумовьями. Этой сводной родней в деревне дорожили и  во всем поддерживали друг друга. Отец Нины  погиб перед самой войной довольно-таки нелепой смертью. Под винными парами захотелось ему искупаться в озере, да и запутался в своих же сетях. Осталась Полька вдовой с двумя дочерьми  и сыном Васей.
Прозвище чивокалка накрепко приклеилось к Польке, и сама она в том была виновата. В деревне все някали и якали, а тут на тебе «чиво». И все другие такие слова звучали через «и». Такое произношение, конечно, было непривычным. Если ее спрашивали почему она так говорит, Полька с гордостью, сверкнув черными глазами, говорила: - «А у меня пробабка в городу жила, вот мне это по кровям и перешло».
В ту зиму Нина с хутора к нам приходила редко. Она болела и становилась все слабее. Но однажды, февральским днем, когда по низу мела колючая поземка и быстро заметала след, пришла. Открывая дверь, еще по ту сторону, сказала:  «Здрасти и спаси вас Христос». Бабушке это очень понравилось. Она усадила ее на скамейку. Раздеть себя Нина не позволила, сказав, что скоро пойдет домой и что ушла тихонько. Самый дорогой гостинец – кусок хлеба есть не стала, положила за пазуху и сказала, что понесет Ваське. Бабушка отрезала другой. Но и этот, повертев в руке и немножко отщипнув, положила в карман. И вдруг она закашлялась. Ее маленькое тело под шубейкой вздрагивало, сжималось в комочек. Нина достала из кармана тряпицу и стала в нее сплевывать. Тряпица становилась красной. Мы с жалостью смотрели на нее, а она заходилась в новом приступе кашля. Наконец успокоилась, посмотрела на нас, и не по-детски, как-то виновато сказала: «Мамка говорит, что у меня чахотка какая-то». Бабушка достала из печки чугунок с кипятком, сделала ей в кружке чай, добавив туда сахарин и мятную заварку. Нина с удовольствием маленькими глоточками выпила весь чай и, проглотив последний глоток, с протягом сказала: «Сла-д-кий». От второй кружки она отказалась. «Я теперь пойду, а то мамка ругаться будет», - сказала Нина. Тетка пошла ее провожать. Легкую Нину держала даже утрамбованная ветром поземка. Тетка же все время соскальзывала с тропы, и Нина смеялась. «Тетка Валька, ты не ходи дальше, я одна пойду, уже маленько осталось», - попросила Нина. Лишь немного отойдя от тетки, она осторожно опустилась на снег. Ее снова мучил приступ кашля. А со стороны хутора навстречу ей бежала мать. Соскальзывая и спотыкаясь, она спешила к дорогому черному комочку на тропе. Добежав, Полька опустилась на снег, стала целовать Нину, поправила платок, застегнула шубейку и повернулась к ней спиной. Нина забралась на нее, обхватила мать за шею, а та поднялась и, держа ее за ноги, осторожно пошла по тропе, стараясь не уронить дочь.
Та наша встреча с Ниной была последней. Когда над хутором красиво запели жаворонки, а с горок, перешептываясь, побежали ручьи талой воды, она умерла.
Убитая горем Полька не знала с чего начать. Дед сделал гробик. Тетка сшила из бабушкиной кофты красивое платьице, из цветной шерсти связала тапочки. Кто-то из деревенских принес две скатерти. Паня повязала Нине легкий ажурный шарфик, и она стала похожа на красивую куклу. Детей сразу увела с собой Дарья. Полька осталась одна с покойной в холодной баньке. Если ее окликали, она отмахивалась и сидела у гроба с сухими глазами. «Ты поплачь, поплачь, родимая, полегчает», - просила ее Дарья. Она только отрицательно водила головой и старалась согреть застывшие руки дочери в своих теплых ладонях. «Господи, сохрани ей разум», - просила Дарья. Нину похоронили. Она была очередной жертвой войны в освобожденном уже краю. А к нам спешила весна. И было в той весне многое: и голодные обмороки женщин за плугами, и гектары вскопанные лопатами земли, и посевное зерно, выделенное правительством, из Пустошки носили на плечах, и неоплаченные трудодни-единички. Победный день сорок пятого принес людям огромную радость, вселил в них надежду и прилив сил. И люди выстояли, восстановили все разрушенное войной.

2002 г.

УЧИТЕЛЬ (рассказ).

Уже окончилась война, и прошло какое-то время. Молодой солдат возвращался из госпиталя, где ему долечивали военные раны. Это был Киселев Николай Иванович из Линца. Он оставил у нас чемодан, а сам пешком отправился в Линец. Тогда рейсовые автобусы не ходили, и добраться можно было только таким путем или, если повезет, попуткой. Забирая чемодан, Николай Иванович подарил мне большую стопку тетрадей и есенинский сборник стихотворений. Маленькая книжечка вместе с хозяином колесила по военным дорогам. Видно нелегкими были эти дороги, и у книжечки не было обложки, да и многих листов тоже. Но все-таки это был настоящий Есенин. Я знала, что был такой поэт, и что он запрещен. Запрещенное всегда интересно, и мне хотелось почитать что-нибудь есенинское. И вот удача улыбнулась мне. В первый же вечер при свете коптилки я до конца прочла сборник. Коптилка чадила, летали хлопья сажи, а я читала, читала и плакала.
Утром мама спросила:
- Что же эта за книга такая? Ты вся опухла от слез, и как ты пойдешь в школу, умойся еще раз.
Собирая портфель, я положила в него и сборник. Очень хотелось похвастаться девчонкам. Тогда у каждой из нас был, так называемый альбом. В него мы записывали понравившиеся песни и стихи, украшали картинками. Девчонки устроили очередь на сборник. Потом он попал в параллельный класс, и меня вызывал к себе в кабинет директор. Им тогда был Казакевич Иван Тимофеевич. Он тоже вел в нашем классе русский язык и литературу. Мы любили своего учителя, любили его уроки. Они всегда были интересными, содержательными. Иван Тимофеевич давал много материала, которого не было в учебнике. Наш учитель был строгим, требовательным, добрым.
 К директору вызывали за серьезный проступок. Я за собой такого не чувствовала. Была у меня двойка по алгебре, но за одну двойку не ругали. И я понимала, что причина вызова – сборник. Трясясь от страха, я вошла в кабинет. Иван Тимофеевич листал какую-то книгу и молча рукой, указал на стул рядом с собой. Вдоль стены стоял ряд стульев. Я присела одной ягодицей на крайний от двери стул.
 - Садись рядом и садись, как следует, - сказал Иван Тимофеевич.
Я села, нервно теребя платок.
 - Откуда у тебя есенинский сборник? – спросил мой учитель.
Я объяснила.
 - А ты знаешь, что этот поэт запрещен?
 - Знаю, - отвечаю я.
 - Так зачем ты его принесла в школу?
Я чувствую свою вину и молчу. Молчит и учитель, но не дождав ответ, спрашивает:
 - Что-нибудь запомнила есенинское?
 - Да, - отвечаю я.
 - Тогда читай.
И я читаю «Радуницу», «Березу», читаю монотонно, некрасиво. Мне и самой не нравится, но учитель молчит.
 -У Есенина много стихов о любви, ты можешь что-то прочесть, спрашивает он.
Я читаю «Выткался на озере …». Уже прочла несколько строк, и учитель останавливает меня.
 -Так о любви не читают. Слушай, как надо читать.
Он выходит из-за стола, становится в свою излюбленную позу: одна нога немного впереди, голова поднята. Мой учитель красиво читал стихи, по-театральному. Его голос то звучал высоко, то опускался до шепота, то веяло грустью, то радостью. Душа моя таяла от такой красоты, и закипали слезы радости.
 - А теперь читай ты, - говорит учитель, - но читай с душой. Представь, что это стихотворение тебе читает сам Есенин. И ты читай так, как бы хотела слышать его от Есенина.
Я понимаю, что если буду видеть учителя, то красиво мне не прочесть. А потому поворачиваюсь боком к нему, смотрю в окно в самое верхнее стекло и вижу небо. По нему плывет озеро с красивым закатом на воде. Есенин целует красивую девушку, потом несет ее на руках, ажурная фата трепещет на ветру. И я забываю, что рядом учитель, забываю где я. Начинаю читать и слышу свой голос. Он мне нравится. В нем тоже тревога, грусть и нежность. Дальше читаю еще красивее. На глаза набегают счастливые слезы, и стихотворение кончается. Только теперь я понимаю с кем я и где я. Поворачиваюсь к учителю и вижу доброе приветливое лицо. Он сказал только одно слово шепотом и нараспев: - Хо - ро - шо.
И совсем нестрого говорит:
 - Найди сегодня сборник и унеси его домой, больше никогда не приноси в школу. Надеюсь, ты понимаешь, что из-за сборника у меня могут быть неприятности. И о том, что мы здесь с тобой читали Есенина говорить никому не надо. А теперь иди.
Уже у двери учитель останавливает меня. Он подошел ко мне, положил свою теплую руку на мое худенькое покатое плечо и, заглянув в глаза, спросил:
 - А ты сама никаких стихов не пишешь?
 - Нет, - говорю я.
 - А если совсем по-честному, - допытывается учитель. Может маленькие какие?
Я не могу врать учителю и говорю:
 - Частушки.
 - Читай, - говорит – частушки тоже стихи.
Я читаю частушки.
Одна из них о Буданове Юрке и племяннице Ивана Тимофеевича Катюше Толкачевой. И Катю, и Юрку в школе все хорошо знали. Юрка был красивым бойким парнем и занимался спортом. У Катюши было высокое сопрано, и она красиво пела алябьевского соловья. Мы знали о их красивой любви и по-хорошему завидовали им. Но Ивана Тимофеевича чем-то Юрка не устраивал. И он давал разгон и Катюше, и Юрке.
Я читаю:
 А наш Юрка за Катюшей
 Сильно увивается.
 И поэтому с учебой
 Плохо получается.
Иван Тимофеевич слушает и улыбается. И вдруг серьезно говорит:
 - Стихи писать ты еще будешь. Только давай договоримся: когда они у тебя появятся, ты придешь и прочтешь их мне, хорошо?
 - Хорошо, - соглашаюсь я и как на крыльях вылетаю из кабинета.
В классе уже шел урок. Соседка по парте не удержалась и спросила:
 - Зачем тебя вызывал директор?
 - Ругал за двойку по алгебре, - отвечаю я.
Она посмотрела на меня внимательно и сказала:
 - А можно подумать, что он тебя похвалил.
Учительница делает нам замечание.
 Уже давно нет моего учителя. Его предсказание сбылось. И я очень сожалею, что не могу выполнить свое обещание – почитать ему мои стихи. Очень поздно пришли они ко мне. Бежит время, многое уходит из памяти. Только в душе нет, нет, да и шевельнется, благодарная, добрая память о моем учителе. И я говорю себе: «Как хорошо, что у меня был такой замечательный учитель».

ВСТРЕЧА НА ПОЛЯНЕ (рассказ).

Стояли погожие сентябрьские дни. Березы все чаще роняли желтые листья с адресом в осень. Ярко полыхали рябины и клены – самый пик грибной поры. Я слабо ориентируюсь в лесу и поэтому никогда не ухожу далеко от машины. В этот раз она стояла на небольшой лесной поляне. Супруг ушел далеко. За него я не волновалась, в лесу он как дома. А я пошла вокруг поляны. Когда корзина наполнилась доверху грабами, вернулась к машине. Позвала супруга, но он не отозвался. Некоторое время любовалась прощальной осенней красой, а чтобы не терять время зря, села и стала перебирать грибы.
Где-то рядом застучал дятел. По верхушкам деревьев пробежался легкий ветерок, и над поляной закружились сорванные листья. Почему-то вспомнился Есенин и его «клен», и я запела. Не знаю, точна ли была мелодия, но я была одна и пела сама для себя. Допела последние строчки, а желание петь только усилилось. Повторяться не стала и запела «Над окошком месяц». В этом романсе мне нравились высокие ноты, и я свободно брала их. Насладившись пением, уже хотела встать, но услышала за спиной шорох шагов и легкое покашливание. На супруга это не было похоже, и я в тревоге обернулась.
Ко мне подходил высокий и очень худой человек. Спортивный костюм на нем висел так, словно под ним ничего не было. Спортивная шапочка закрывала лоб. Продолговатая голова на длинной шее с большим кадыком напоминала восклицательный знак. Мужчина был некрасив.
- Как же не прав бог,- подумала я, - хоть чем-нибудь бы украсил этого человека.
-Ну, здравствуйте,- сказал незнакомец.
Опустив голову, внимательно рассматривая гриб, я нехотя ответила на приветствие.
-Давайте знакомиться, лесная фея. Меня зовут Иваном Васильевичем,- сказал он, протягивая мне руку.
Для приличия надо бы встать, но я даже не пошевелилась:
-Вера,- подавая руку, ответила я.
-Но нет, так не пойдет, называйтесь полностью.
Он говорил со мной таким тоном, будто мне было не сорок, а лет пятнадцать.
-Сколько же ему лет, старалась я определить.
-Наверно шестьдесят, может чуть больше.
Иван Васильевич снял шапку. Густая, седая волнистая шевелюра преобразила его лицо, и он об этом, наверно, знал. Он стал несколько красивее. Наши взгляды встретились. Его глаза были настолько темными, что невозможно было различить зрачки. От этих глаз трудно было оторваться. Они прожигали, манили к себе, и я с трудом отвела взгляд. Иван Васильевич как-то по-особенному улыбнулся, от чего мне стало неловко. Дымок от его сигареты воздухом относило на меня. Он заметил это и, переставив рюкзак, в котором угадывалась корзина, сел ко мне ближе.
-А знаете, я за вами уже давно наблюдаю.
И я почувствовала, как покраснела до корней волос, потому что вспомнила, как справляла свою маленькую физическую нужду, и он мог видеть меня в такой позе.
-Что же вы так засмущались? Что естественно, то не безобразно,- слегка улыбаясь, сказал Иван Васильевич.
Утвердившись в своей догадке, я покраснела еще больше.
-И знаете, я слушал, как вы пели. У вас красивый, хотя и слабый голос, а называется он меццо-сопрано.
-А вы откуда это знаете?
-Мне это знать положено, я музыкант. Пели вы красиво, но много врали, а петь надо правильно. Хотите я вам помогу?
Я молчала.
-Давайте сделаем так: я кусочек пропою, а вы вслушивайтесь в мелодию.
И он запел «клен». Я боялась дышать, кажется, забыла закрыть рот и, наверное, выглядела смешно и глупо. Он пропел несколько строк, но не выдержал и засмеялся. Видя, что я сильно смущаюсь, перестал смеяться и спросил, играю ли я на гитаре.
-Да,- ответила я.
-И какие вещи вы исполняете?
-«Во саду ли в огороде» и то только потому, что мне показали где надо нажимать пальцами.
И тут Иван Васильевич так азартно рассмеялся, что не выдержала и я. Стоило нам посмотреть друг на друга, как новая волна смеха овладевала нами. Насмеявшись вдоволь, он сказал:
-Ну, святая простота, я рад, что встретил вас. А теперь давайте петь вдвоем. Без сопровождения петь трудно, и вы вслушивайтесь в мой голос, как в инструмент.
Мы запели. Даже там, где я точно не знала мелодии, с ним пела правильно.
-Теперь споем следующий романс, удобно усаживаясь и еще ближе придвигаясь ко мне,- сказал Иван Васильевич. Там, где будут высокие ноты, не сдерживайтесь. Когда вы пели одна, брали их легко, а со мной стесняетесь.
Мы пели несколько раз, возвращались назад. Но, когда получилось, он схватил и поцеловал мою руку всю черную от грибной грязи. В это время к нему подскочила красивая собака колли. Радостно повизгивая, она облизала ему щеки, шею, но, скосив взгляд на меня зарычала.
-Свои, Шалава, свои,- успокоил Иван Васильевич собаку и похлопал по земле ладонью.
Шалава тот час легла рядом с ним. Я удивилась, что так некрасиво названа собака. Иван Васильевич это понял и пояснил:
-Шалава - любимое слово моего отца. Других ругательных слов он не употреблял. А это слово имело и другое значение – ласкательное. Отца давно нет, а слово звучит и довольно часто напоминает о нем.
Вдруг Шалава поднялась и заскулила, и в это время раздался пронзительный свист. На противоположной стороне поляны стоял мужчина и взмахом руки звал Ивана Васильевича, но мой собеседник, не обращая внимания, продолжал:
-Плохо, что вы не владеете гитарой, она ваш инструмент. И, пуская кольцами дым сигареты, добавил:
-Пойте романсы, они будут у вас не плохо получаться.
И тут к нам подошел полный, небольшого роста человек.
-Иван Васильевич, вас и не найти, и не дозваться. Дамы давно в машине ждут, Анна Петровна нервничает.
И он злобно посмотрел на меня, как будто я была во всем виновата.
-А тебе не кажется, Гоша, что полагается поздороваться, я не один,- недовольно сказал Иван Васильевич.
-Ах, да, здравствуйте.
И Гоша поднял на плечо рюкзак Ивана Васильевича. Иван Васильевич встал, забрал у Гоши рюкзак, развязал его и открыл корзину. В ней лежали молодые на длинных ножках рыжие опята.
-Вот какие я собираю грибы. У вас таких нет.
-Я такие не беру, это поганки.
-А вот и нет. Это чудесные грибы. Аннушка такой супчик сварит вкусный, как с курятиной. А жаркое – пальчики оближешь.
-Куда там,- вмешался Гоша,- грибов поешь, а мясом заедаешь.
-Вот так всегда, никакой поддержки друга, но человек он добрый. Ты иди, Гоша, а я догоню.
Словно на прощанье опять прошумел ветерок. Иван Васильевич поймал кленовый лист весь красный с зелеными маленькими прожилками, понюхал его.
-Красота-то какая! Век бы сидел, да идти надо. Прощайте лесная фея, помните мои советы.
И он ушел, слегка покачиваясь из стороны в сторону, а мне стало очень грустно. Первое впечатление растаяло. Что-то доброе, легкое было в этом человеке. Красивый Гоша не мог с ним сравниться.
От того, что я больше не увижу этого человека, настроение совсем испортилось. Я злилась на ворона, который где-то рядом пронзительно и громко каркал, ветер стал знобким, и облака закрыли солнце. Больше я никогда не встречала Ивана Васильевича, но слышать о нем довелось.
 Знакомая женщина из деревни приглашала приехать за грибами. Вышел богатый слой молодых груздей. Чтобы не зачервивели, их надо было собирать срочно, и мы поехали. Хозяйку я нашла в летней половине дома. Там она наводила порядок. Понятно было, что здесь кто-то жил и уехал. Мы с Федоровной обнялись, приветствую друг друга.
-А Павлович где?- спросила она.
-На улице остался, что-то в машине регулирует.
-Ну пусть регулирует, а мы с тобой маленько покалякаем. У меня полный месяц тут дачники жили, а вчерась уехали. Поверье такое есть – нельзя убирать в тот день, когда уехали. У меня дней хватит, и в другой уберу. Они все музыканты были. Бабы на гитарах играли, Иван Васильевич, он постарше, играл на аккордеоне, а Гошка на скрипке. А как запоют, до слез пробирает. Если бы ты их видела, они тебе понравились бы.
-Видела я их, Федоровна.
-Что ты говоришь?- и, догадываясь, спросила:
-А не тебя ли они в лесу встретили?
-Меня, Федоровна.
-Вот как оно получилось. А Иван Васильевич тебя лесной феей называл, говорил женщина красивая, веселая и поет. А ты правда песни поешь?
-Пою, когда меня никто не слышит, сама для себя пою.
-Ну, так и я пою. А знаешь, Анна Петровна, жена Ивана Васильевича, видно сильно ревнивая. Как он про тебя рассказывал, она аж красная стала, занервничала. Гошка молодец. Не верь, говорит. Иван Васильевич тебя разыгрывает. Все не так было. Старенькая бабка сидела около машины, видно старика своего ждала и старинную песню мурлыкала. А как мы подошли, замолчала. Идите, говорит своей дорогой, касатики. Вот и все. И она поверила Гошке. Ивана Васильевича обняла, целовать его стала. За окном просигналила машина.
-Во, это нас Павлович зовет,- засуетилась Федоровна.
Дома, перебирая грибы, я поймала себя на мысли, что с удовольствием бы встретилась еще раз с этим человеком.
 Прошло больше десятка лет. Я уже забыла Ивана Васильевича. Вспоминала только тогда, когда мы приезжали на то место за грибами, и когда Есенин бередил душу своими стихами. И вот был обычный рабочий день. Подошел обеденный час. Я сняла халат и, надев плащ, шагнула к двери. В это время она отворилась, едва не стукнув меня. Вошел мужчина, здороваясь и извиняясь. Я сразу узнала его. Это был Гоша, еще больше пополневший и постаревший. Открывая коробочку, он протянул мне сломанный съемный протез.
-Я вас убедительно прошу побыстрее починить протез. Он не мой, а моего друга. У него больной желудок, и без протеза он ничего не может есть. А за скорость я заплачу. Только скажите когда приехать.
-Приезжать не надо, надевая халат,- ответила я. – Я прямо сейчас сделаю починку.
-Но у вас обед.
-Пообедаю завтра, а сейчас починю протез Ивана Васильевича.
Гоша рассыпался в благодарностях и, вдруг все поняв, засиял счастливой улыбкой.
-Так это вас когда-то встретил Иван Васильевич в лесу на поляне? Вот как тесен мир. Вы меня простите, что не узнал. Тогда я не обратил на вас внимания.
И Гоша стал рассыпаться в комплиментах. Мне не понравилось его притворство, и я попросила подождать у регистратуры, пока сделаю починку. Когда все уже было готово, Гоши в поликлинике не было. Я нашла его на улице. Он сидел в машине. Завидев меня, словно мяч, выкатился из машины и протянул мне пакет. Я не брала.
-Это не от меня. Возьмите его от Ивана Васильевича.
-Расскажите мне о нем,- попросила я.
-Что вы хотите знать?
-Ну хотя бы кто он был в жизни?
-Он музыкант, профессор Ленинградской консерватории. Теперь уже не работает. Но не в этом дело. Он был прекрасный человек.
-А почему вы говорите о нем в прошедшем времени?
И тут Гоша стал внимательно рассматривать носки своих ботинок, посмотрел снизу до верха на тополь, стоящий напротив нас. Я понимала, что Гоша борется с каким – то тяжелым чувством, и не торопила его. Справившись с волнением, он сказал:
-Иван Васильевич безнадежно болен. У него болезнь века. Ему трудно передвигаться. Но он крепится, бреется, меняет сорочки, иногда берет в руки инструмент.
-Аккордеон,- подсказала я.
Гоша вопросительно посмотрел на меня, но спрашивать ничего не стал и продолжал:
-Ему уже нужны сильнодействующие обезболивающие. Сегодня заходил к врачу, но здесь с этим трудно. На днях увезем его в Ленинград. Он, конечно, не захочет, но по-другому нельзя. Полгода назад ушла из жизни Анна Петровна, и его болезнь резко обострилась.
-А дети у него есть?
-Есть дочь, но она на Камчатке. Приедем в Ленинград – вызову. Пусть попрощается с живым.
И тут, закрыв лицо платком, не стесняясь, Гоша заплакал, и я высоко оценила его чувство.
-Передайте Ивану Васильевичу мой привет,- попросила я.
-Обязательно передам. Теперь его уже ничем не обрадуешь, но вашему привету он будет рад.
Мы попрощались, и Гоша завел машину, но выключил.
-Хочу сказать, чтобы вы знали. Мы часто приезжали на ту поляну. Иван Васильевич утверждал, что там грибное место. Но я-то знал, что он снова хотел видеть вас. Ему понравилась ваша провинциальная простота.
 Гоша уехал. А я в тот день уже больше не могла работать, смотрела в окно, в одну точку и видела поляну, азартно смеющегося Ивана Васильевича. Его черные глаза прощались со мной.

2006 г.

ДЕД И КАРЬКА (рассказ).

 Старая кобыла Маня уже вторые сутки мучалась в родах. Она подходила к стене и, упершись в нее головой, к чему-то прислушивалась. Временами мелко перебирала ногами от боли или может от усталости. Иногда не спеша ложилась, старалась дотянуться до живота и лизала его, о чем-то тихо мурлыча на своем лошадином языке. Может, ласкала того, кто был в ее чреве или просила поскорей появиться на свет и избавить ее от мучений.
 Дед еще накануне прикатил в конюшню большую дубовую колоду, на которой много лет колол дрова, и поставил ее в угол. От долгой работы на ней колода обрела форму чаши и была удобной для сидения. Как и предвидел дед, роды оказались затяжными. Уж очень стара была Маня. И не надо бы ее случать, да объявился невдалеке очень знатный жеребец с документами и медалями. А вдруг Маня принесет наследника знатного потомства, и не удержался, отогнал все-таки ее к жениху, а теперь ждал подарка.
 Он подошел к Мане, погладил длинную ее голову и обнял за шею. Теплая Манина слеза упала на затылок.
- Ты что, голуба моя, я ж с тобой, подмогну, если что. Это остатний раз, больше не буду тебя мучить.
Маня уперлась в стену головой и сонно засопела.
- Ну тепереча долго будет стоять, а мне надо курнуть,- решил дед.
Он хорошо помнил наказ бабушки – не курить в конюшне, и шагнул к двери. Но там за дверью шипела и посвистывала февральская метель, где-то хлопала оторванная доска.
- Да что я дитя малое что ли, поеживаясь, решил дед, я и тута малость курну.
И, сев на колоду, свернул цигарку. От первой затяжки закружилась в голове, а по телу стала разливаться сладкая истома. Он отклонился в угол и в удобной позе, красиво размечтавшись, не заметил, как уснул. Сказалась прошлая бессонная ночь. Рука с цигаркой медленно поползла и, достигнув бедра, остановилась. Цигарка прижалась к сукну портков как раз на месте ширинки, и через минуту по конюшне поплыл дым тлеющей шерсти. Он заполнил верхнее пространство конюшни, и голова Мани оказалась в дыму. Она тревожно заржала, но дед спокойно спал – внизу дыма не было. Проснулся он от резкой боли и от Маниных сильных толчков под распахнутый полушубок. Сразу он ничего не понял и машинально схватился рукой за больное место. Тлеющая ткань плотнее прижалась к телу, боль усилилась. И тут он все понял. Погасив в ладонях тлеющую ткань и прибавив фитиль «Летучей мыши», стал рассматривать обгорелое место. Ширинка сотлела вся, и он отщипывал кусочки обугливавшегося сукна. Льняная ткань нижних подштанников прогорела до тела. Дед смачно выругался, досадно сплюнул, ругая себя.
-Место-то какое подпалил. Что я теперь Арюше скажу?
И он начал ругать Богородицу. Она – всегда была виновата, если что-то у него не получалось или получалось не так.
Но не боль сейчас волновала его, предстояло тяжелое объяснение с Арюшей. Прошлой зимой пряла она при луне, отрывая время у сна, наткала добротного сукна, такие теплые портки получились.
-А я спалил,- ругал себя дед.
Грустные его мысли прервала Маня. Она легла и стала корчиться в схватке. В это время дверь конюшни отворилась. Впустив клубы холода и снега, вошел приглашенный старший брат деда Анисим.
-Я, кажись, в самый раз,- скидывая полушубок, сказал он.
И, опустившись на колени и нажимая на живот Мани, стал подталкивать плод к выходу. Показались маленькие розовые копытца, но потуга кончилась, и копытца исчезли.
-Ты веревку припас?- спросил Анисим.
-Припас.
-Как копытца покажутся, накинь на них петельку и тяни помаленьку. Придется помогать. Животина ослабла.
Трясущимися руками дед закрепил петлю и стал тянуть.
-Ты что, дурья голова, так и копыта оторвешь. Полегче надо.
И вот жеребенок родился. Анисим тряпицей вытер ему мордочку, подул в ноздри, и жеребенок вздохнул.
-Ну вот тепереча оботри малость и дай матке облизать,- командовал Анисим. И втягивая ноздрями воздух спросил:
-А что у тебя тута горело, паленым воняет.
-А во брат, портки спалил.
-А больше ты ничего не спалил?
-Спалил, подштанники прогорели и святое место подгорело.
-Ну так тебе и надо – сердился Анисим. У нас в роду таких не было. Все степенные, хозяевитые. А ты комедиян какой-то. Вон ужо сивый становишься, а ума нет. Вот только Арюшу жалко. Всю жисть баба с тобой мучается.
-Так уж и мучается – обиделся дед.
-Мучается, - утвердил Анисим.
-Нет брат, любит она меня и я ее. Промеж нас любовь, да тебе это не понять. Ты никого не любил, только себя любишь. И то не всегда.
Анисим помолчал, соображая, что сказать деду.
-Любят это коли есть за что и на других не глазеют. А у тебя петушиная натура – как смазливую бабенку узришь и начнешь крылом загребать. А тоже туды. Любит он. Анисим сплюнул и длинно выругался.
-Делом надо заниматься. Неси новорожденного в избу, пусть обсохнет, а то тута у тебя холодно, видишь дрожит. Как назовешь?
-Карий он, в родителя пошел. Вот и пусть будет Карькой,- сказал довольный дед.
-Так это бабье имя, а он жеребчик.
-И тут тебе, брат, не так. Карий раз. И пусть будет Карькой. Все.
-Пущай будет, одевая полушубок,- сказал Анисим. Дуракам закон не писан.
В теплой избе Карька быстро обсох. Бабушка хорошо протерла его мягкой тряпицей, а он тыкался в тряпку, ловил бабушкины руки и звонко чмокал губами, ища материнский сосок. Да только с рождения остался он сиротой. В первую же ночь Мани не стало, а малышу надо было хотя бы пару раз напиться материнского первого молока.
-Возьми ведерко и сходи к Дарье. У нее вчерась корова телилась. Если не сварила молозиво, отдаст тебе молоко,- посоветовала деду бабушка. Надень только новые портки, не срамись в старых.
И она сдернула с жердочки портки и, подавая их деду, увидела обгорелое место.
-Горе ты мое, что ты сделал с обновой?- опускаясь на скамью, тихо спросила бабушка.
Дед молчал.
-А подштанники тоже прогорели?
-Прогорели, Арюша.
-Снимай портки,- скомандовала бабушка. И увидев рану, она перекрестилася, сходила за енотовым жиром и густо смазала рану.
-Горе ты мое,- опять не зло проговорила она. Все у тебя не по-людски получается. И все от того, что ты в бога не веруешь, а сатана над тобой измывается. И сказать никому нельзя. Тебя ведь в деревне просмеют, прозвище какое придумают. Ну, скажем – горелый. И прилипнет оно к тебе до остатних дней.
И вдруг она рассмеялась. Словно колокольчики зазвенели в избе. Он любил, когда она смеялась. Так красиво больше никто не смеялся. Понимая, что гроза прошла, он подошел, обнял ее до хруста, поцеловал красивый завиток на шее и наполнился нежностью и желанием. Она отталкивала его, отбивалась от ласк.
-Перестань, Капитон. Только что рану смазала. Теперь тебе долгий пост предстоит. Из-за занавеси выглянула заспанная Ксюша.
 Чтобы сохранить Карьку, деду пришлось забить телка, которого обычно забивали осенью на мясо. Все Буренкино молоко отдавали Карьке. У него был хороший аппетит, и скоро дед стал добавлять в пойло овсяную колотушку, которую варил сам. Рос его любимец не по дням, а по часам и был всеобщим любимцем семьи, но деда видно принял за мать. Работал ли дед в поле или косил в лугах, карька был с ним. Бегая, он скручивал траву, прикладывал ее, но дед не ругался. Благо бог дал силу, и он косил путанину, ласково поругивая Карьку.
 Шло время, и Карька стал длинноногим красавцем с белыми чулками до колен и с ярко выраженным белым крестом на голове. Бабушку больше всего радовало это предзнаменование.
-Эта животина от бога,- говорила она.
Пришло время приучать Карьку к седлу и к упряжке. Когда первый раз дед накинул седло и сел, Карька взбунтовался. Он встал на задние ноги, тревожно заржал и, пританцовывая, старался сбросить наездника. Дед же, ухватившись за шикарную Карькину гриву, говорил ему в самое ухо:
-Что ж ты, жадобный мой, али не узнал меня, оплошал ты, оплошал.
И Карька, скосив взгляд, обнюхал деда и, успокоенный лаской, опустился на четыре ноги. На этом его протесты закончились. Потом он всегда радостно пританцовывал, когда видел деда с седлом.
 Летал Карька, словно ветер, со своим всадником по проселкам, тропам и полям. Дед полный год мастерил легкую на рессорах о двух колесах линейку. Каждую деревянную деталь он делал вручную и с большой любовью. Знакомый кузнец сделал красивую окантовку, и мягкий тарантас выглядел красиво. Если кто хвалил, дед говорил:
-А то как же, по Сеньке и шапка должна быть.
Все это дед готовил для скачек, которые время от времени проходили на ярмарках. Иногда Карька в запале бега сбивался с ноги, и дед много работал над этим, так как это было большим браком в соревнованиях. В конце концов, Карька был готов к ним, и дед с нетерпением и тревогой ждал начала скачек.
 Только в первых верховых скачках Карька пришел вторым. Обогнал его, его же отец. Но зато потом, может быть, поняв, что от него требуется, не давал обойти себя никому. Весть о чудном жеребце облетела всю волость и даже дальше. Люди съезжались посмотреть на него, делали ставки, и, конечно, появились покупатели, которые давали по дедовым понятиям большие деньги. Ими можно было залатать все хозяйственные дыры и осталось бы на свадьбы двум заневестившимся дочерям. Но дед всем отказывал.
-Душа не продается,- говорил он.
Особенно его не понимали братья. Они крутили пальцем у виска, сердито сплевывали и безнадежно махали руками, что мол с дурака возьмешь.
Карькины успехи кому-то мешали, и появился подлый случай.
Лошади, участвующие в забеге, все по порядку номеров стояли у коновязи. Здесь же при них были и ездоки. Отлучился дед до ветра всего на несколько минут, а возвратившись, заметил, что Карька не наступает на заднюю правую ногу. При осмотре обнаружил занозу, загнанную под копыто. Это был заостренный вересоловый сучок. Занозу вытащили, залили дегтем рану, но в заезде Карька не участвовал.
Вскоре еще одно испытание ждало деда, да и Карьку тоже.
На ярмарку дед взял с собой дочерей Ксюшку и Марию. Никаких соревнований не было. Дед просто хотел потешить душу – выпить. На всякий случай рядом будут, как он их называл, дочушки. Собутыльники нашлись сразу, и дед загулял.
После обеда, когда Ксюша и Мария лихо отплясывали «Лентяя», прибежал малец.
-Капитона харинского убили,- истошно завопил малый. И все побежали вслед за ним.
За деревней на поскотине лежал дед. Около него никого не было. Только колья, которыми его били, лежали на нем.
Дочери со слезами и бабьими причитаниями наклонились над ним.
-Жив я, дочушки,- услышали они.
Одолжили дроги и на большой ворох скошенной травы уложили стонущего деда. Карька отзывался тревожным ржаньем. Все опасались, что расстроенный Карька понесется по лужам и колдобинам, причиняя деду боль. Но добрый, милый Карька осторожно обходил каждый ухаб и вздрагивал, услышав стон.
Вызванный фельдшер осмотрел деда и, вызвав бабушку в сени, сообщил:
-У него много переломов, но все это заживет, а вот с позвоночником что-то серьезное. Он может больше не ходить. Стянув деда полотенцами и сделав указания, фельдшер уехал.
Бабушка не могла смириться с мыслью, что ее Капитон, разгибающий об заклад подковы, ее силач останется навсегда в койке.
В положенный срок зажили переломы, но ноги остались недвижимы. И бабушка решила лечить его сама. Ведь она хорошая травница, помогает людям, поможет и своему дорогому человеку.
Топили баню через день. В большой дощан насыпали сенной трухи, целебных трав и кореньев, воду грели горячими камнями, и братья на руках приносили и опускали деда в напар. Дома бабушка разминала, растирала ему ноги, поясницу. Позже баню стали топить два раза потому, что братья считали пустыми бабушкины хлопоты. А бабушка верила в успех.
-Время надо,- уговаривала она Анисима. Анисиму нравилась настойчивость и забота и, уважая ее, он не отказывал ее просьбам.
Как-то разминая в своих ладонях пальцы дедовых ног, она почувствовала живое их шевеленье. Тогда она трижды перекрестилась и долго стояла на коленях перед образами, благодарила всевышнего за помощь.
Дед заново учился ходить, топтался около койки, потом, опершись на дочерей, шагал по избе. На костылях выходил на улицу и скоро перешел на трость, но хромал долго и в хозяйственных делах помощником был плохим.
С тех пор, как подохла Маня, дед обрабатывал свой надел лошадьми братьев. Они выражали свое недовольство и настаивали, чтобы в работы включить Карьку. Однако отказать не могли, так как в жатву и сенокос трудно было бы обойтись без помощи бабушки и ее дочерей.
Однажды Анисим сказал бабушке:
-Заставь, Арюша, Капитона продать Карьку. Ноне погоды нет, хоть бы на Буренку наскрести, а этому дармоеду в два раза больше надо. Ты ж ночная кукушка перекукуешь.
И вот однажды, когда дед пребывал в хорошем настроении, она завела этот разговор. Он как-то сразу сник, сел с ней рядом и, заглядывая ей в глаза, заговорил:
-Арюша, Арюша, ну пущай браты меня не поймут, а выходит и ты тоже. А Карька мне заместо сына. Я вот часто вижу: чиню сети на берегу, а Володька мой на кладях играет, бьет ногами по воде, визжит от радости, и мне радостно – пусть малый любуется красотой земли нашей.
Да на грех нитка узлом завязалась. Развязал, а Володьки на кладях нет. И прошла можа минута какая. Только кудряшки черненькие вместе с водой шевелились. Я ж прямо там, на кладях откачивал, да видать он сразу водицы заместо воздуха дохнул. А ты же сама знаешь, сколька я его ждал. Все девки шли, но все ж дождался, да не сберег. И с такой виной жить тяжко, видать помирать мне с этой болячкой. И вот, Арюша, сдается мне иногда, что не Карька это, а Володя мой пришел в таком виде. А ты говоришь – продай.
-Ну ладно, ладно, родненький,- целуя его, говорила она. Не кори ты так себя, ты ж этого не хотел. А Карька пущай живет, я и Анисиму так скажу.
 С той поры стала бабушка угощать Карьку. То хлеба горбушку с руки скормит, яблок нарежет или овса побольше даст. И все это делала, чтобы дед не видел, а сама присматривалась: чем же Карька на Володю похож?
-Ну так и есть, коленки такие и моргает, моргает так. Захолонуло все в груди, мороз по коже побежал. Одно спасение – молитва. Шло время, дед поправлялся и уже начал тренировать Карьку. Подходила осень, приближались осенние ярмарки. Да только не знал, не видал дед, что подстерегает его новая беда.
Август выдался мокрым, и в полях постерые выросли добрые травы. Деревенских лошадей угоняли в ночное, стреноживали. Но с лошадьми постоянно находился кто-нибудь из мужиков, так как в окрестности объявилась стая волков. Подошла дедова очередь, он захватил с собой ружье на всякий случай. Тихо потрескивал костер. Густые осенние сумерки вблизи костра были еще гуще, в двух шагах уже ничего не было видно. Лошади с хрустом отрывали траву, позванивали колокольчиками. Дед обошел вокруг, подогнал отбившихся лошадей и вернулся к костру, положив голову на приклад ружья, погрыз зеленый стебелек и вспомнил, как красиво пели за столом «Черного ворона» брат Николай с Аришей. Попробовал петь сам. Так, конечно, не получалось, но песня звучала тревожно, благостно. Протер глаза от набежавшей слезы и не заметил, как уснул. Проснулся он от знакомого ржанья. Так ржал только его Карька. С каждым мгновеньем ржанье удалялось. Он вскочил, несколько раз, не понимая зачем, выстрелил в воздух и, растреножив первую попавшуюся лошадь, пустился в погоню. Проскакав немного, остановился, затаив дыхание, прислушался. Но никаких звуков не было, только в урочище кричала ночная птица. Дальше искать ветра в поле смысла не было. Вернулся к угасающему костру.
-Карька, Карька, тревожно и громко позвал он своего друга, надеясь на чудо. Но чудо не свершилось. Он упал на траву лицом вниз. Руки произвольно хватали траву вместе с землей и вырывали ее. Из груди вырывались рыдания вместе со стоном. Встревоженные лошади окружили его. Вскоре пришли братья, напуганные стрельбой.
 Дома деду стало совсем плохо, и бабушка отпаивала его сердечными травами. Братья утром объехали соседние деревни, но никто ничего не мог сказать. В одной деревне сказали, что за деревней несколько дней стоял цыганский табор, но когда и куда уехал неизвестно. Так и вернулись братья ни с чем.
 На следующее утро, когда перед образами бабушка читала молитвы, она услышала знакомое ржанье. Выбежала, распахнула ворота, и во двор вбежал, похрамывая, Карька. Все тело его было исполосовано цыганскими кнутами. Следы от кнутов вздулись, и местами кровоточили ранки. Дед стоял в исподнем, раскинув руки для объятий.
-Что же они с тобой сделали антихристы,- причитала бабушка.
Дед, сглатывая слезы, молча гладил Карьку, целовал его мягкие бархатные губы. А Карька, словно руками, прижимал его головой к своей груди, тихо и жалобно ржал.
 Шло время. В жизни происходили большие перемены. Стали организовываться колхозы. Дед отдал в колхоз все, что имел, только Карьку оставил себе. Однажды приехали военные из военкомата. Они отбирали лошадей для Красной Армии. Забрали и Карьку. Дед обратился к офицеру с просьбой, но тот накричал на него, пригрозил Сибирью. Братья уволокли его домой от греха подальше.
 Обидевшись, дед вышел из колхоза, устроился работать в лесхоз объездчиком. Для работы дали ему маленькую лохматую лошадку. Ни чем не была она похожа на Карьку, но дед ухаживал за ней, холил.
-Она хошь и не Карька,- рассуждал дед,- но все ж лошадиного роду.
О Карьке никто в семье, ни сам дед без надобности не вспоминали, чтобы не тревожить деда. А через некоторое время дошла до него весть: Карьку зачислили в эскадрон и хозяином его стал командир, доброй души человек. Он полюбил Карьку, и Карьке жилось не плохо.
Умер дед, не дожив до девяносто одного года. Когда он умирал, я спросила его, не боится ли он смерти?
-А чего ее бояться, помирать надо,- ответил дед. Там меня Арюша и сынок мой Володя и Карька встренут. А ты не уходи, посиди тута, пока я не отойду. И, показав на синие ногти, сказал:
-Теперь скоро.
Тихо и умиротворенно ушел он из жизни, из жизни, в которой была любовь, были радости и огорчения, жданные и нежданные случаи. И многое, многое другое, за что и дорога нам наша жизнь.

2006 г.